Приглашаю присоединиться ко мне в следующих сервисах:

Довлатов анекдоты

Довлатов. Анекдоты

Постановщики

Режиссёр-постановщик — Дмитрий Егоров

Хормейстер — Мисютин Максим

Художник — Евгений Лемешонок

Режиссёр по пластике — Жуковский Олег

Художник по свету — Солнцев Денис

Музыкальное оформление — Егоров Дмитрий, Егоров Дмитрий, Франк Денис

Режиссер звукозаписи — Голишев Артём, Голишев Артём

Запись музыки — Денис Франк, Андрей Трофимчук, Максим Мисютин

Действующие лица и исполнители

Долматов — Павел Поляков

Замполит Хуриев, Почетный свидетель — Денис Ганин

Лабух-гитарист, Турист-художник, Заключенный из Москвы — Антон Войналович

Ленинградский милиционер, Великий русский писатель Пушкин, Головкер — Андрей Черных

Художник-заключенный, Беглар Фомич Тематеузов, главный редактор газеты «Советская Эстония» Генрих Францевич Туронок — Владимир Лемешонок

Сержант, Лабух-баянист — Алексей Межов

Заключенный Геша Чмыхалов, Леван Тематеузов, Одноклассник невесты, влюбленный в нее со школы — Сергей Богомолов

Заключенный Гурин, Второй заместитель главного редактора Хуберт — Олег Майборода

Томка Лебедева из АХЧ, Невеста — Елена Дриневская

Арменак, Лабух-контрабасист, Турист-филокартист, который спросил у Долматова про дали, Заключенный из Ангарска, Оська Чернов — Денис Франк

Сирануш Бегларовна Тематеузова, Обаятельная машинистка из редакции газеты «Советская Эстония», Туристка — Валерия Кручинина, Луиза Русанова

Медсестра из родильного отделения, Тийна Кару, Туристка, Девушка, которая пришла на свадьбу с парнем, влюбленным в Невесту и бросившая его после того, как он на свадьбе спел песню «Голубые маки» — Дарья Емельянова

Гриша Кузин, Митя Кленский, у которого триппер, Турист, Заключенный Цуриков, Гиго Тематеузов — Михаил Селезнёв

Девушка из редакции, которая на самом деле влюблена в Долматова, но тщательно это скрывает, Туристка, Свидетельница, Прекрасная Эллен — Клавдия Качусова

Женщина в шапке, Таня Долматова, Лиза Головкер — Елена Жданова

Арам Тематеузов, Лабух-певец, Секретарь партийной организации Кокк, Заключенный из Средней Азии — Константин Телегин

Самый Главный — Сергей Новиков

Довлатов. Анекдоты

Постановщики

Режиссёр-постановщик — Дмитрий Егоров

Хормейстер — Мисютин Максим

Художник — Евгений Лемешонок

Режиссёр по пластике — Жуковский Олег

Художник по свету — Солнцев Денис

Музыкальное оформление — Егоров Дмитрий, Егоров Дмитрий, Франк Денис

Режиссер звукозаписи — Голишев Артём, Голишев Артём

Запись музыки — Денис Франк, Андрей Трофимчук, Максим Мисютин

Действующие лица и исполнители

Долматов — Павел Поляков

Замполит Хуриев, Почетный свидетель — Денис Ганин

Лабух-гитарист, Турист-художник, Заключенный из Москвы — Антон Войналович

Ленинградский милиционер, Великий русский писатель Пушкин, Головкер — Андрей Черных

Сержант, Лабух-баянист — Алексей Межов

Заключенный Гурин, Второй заместитель главного редактора Хуберт — Олег Майборода

Томка Лебедева из АХЧ, Невеста — Елена Дриневская

Женщина в шапке, Таня Долматова, Лиза Головкер — Елена Жданова

Самый Главный — Сергей Новиков

Анекдоты от Довлатова | Мэйдэй

Книга Марианны Волковой и Сергея Довлатова «Не только Бродский» представляет собой своеобразный жанр, где изобразительное начало органично сплавлено с литературным: замечательные фотографии известных деятелей современной отечественной культуры (метрополии и русского зарубежья), сделанные М. Волковой, даны в сопровождении специально написанных к ним текстов С. Довлатова. Среди героев книги — В. Аксенов, А. Битов, А. Вознесенский, Н. Коржавин, М. Ростропович и другие. Текст и фото приводятся по изданию: Волкова М., Довлатов С. Не только Бродский. Русская культура в портретах и анекдотах. — М.: РИК «Культура», 1992. Читать книгу полностью: imwerden.de/publ-5238.htmlПервую часть анекдотов Сергея Довлатова о русской культуре см. здесь: http://philologist.livejournal.com/89117 50.htmlВладимир ВЫСОЦКИЙВысоцкий рассказывал:
«Не спалось мне как-то перед запоем. Вышел на улицу. Стою у фонаря. Направляется ко мне паренек. Смотрит, как на икону: «Дайте, пожалуйста, автограф». А я злой, как черт. Иди ты, говорю…
…Недавно был я в Монреале. Жил в отеле «Хилтон». И опять-таки мне не спалось. Выхожу на балкон покурить. Вижу, стоит поодаль мой любимый киноактер Чарльз Бронсон. Я к нему. Говорю по-французски: «Вы мой любимый артист…» И так далее… А он мне в ответ: «Гоу!..» И я сразу вспомнил того парнишку…»
Заканчивая эту историю, Высоцкий говорил:
— Все-таки Бог есть!

Андрей ВОЗНЕСЕНСКИЙ

Одна знакомая поехала на дачу к Вознесенским. Было это в середине зимы. Жена Вознесенского, Зоя, встретила ее очень радушно. Хозяин не появлялся.
— Где же Андрей?
— Сидит в чулане. В дубленке на голое тело.
— С чего это вдруг?
— Из чулана вид хороший на дорогу. А к нам должны приехать западные журналисты. Андрюша и решил: как появится машина — дубленку в сторону! Выбежит на задний двор и будет обсыпаться снегом. Журналисты увидят — русский медведь купается в снегу. Колоритно и впечатляюще! Андрюша их заметит, смутится. Затем, прикрывая срам, убежит. А статьи в западных газетах будут начинаться так:
«Гениального русского поэта мы застали купающимся в снегу…»
Может, они даже сфотографируют его. Представляешь — бежит Андрюша с голым задом, а кругом российские снега.

Михаил ШЕМЯКИН

Шемякина я знал еще по Ленинграду. Через десять лет мы повстречались в Америке. Шемякин говорит:
— Какой же вы огромный! Я ответил:
— Охотно меняю свой рост на ваши заработки…
Прошло несколько дней. Шемякин оказался в дружеской компании. Рассказал о нашей встрече:
«…Я говорю — какой же вы огромный! А Довлатов говорит — охотно меняю свой рост на ваш… (Шемякин помедлил)… талант!»
В общем, мало того, что Шемякин — замечательный
художник. Он еще и талантливый редактор…

Виктор ШКЛОВСКИЙ

Как-то раз мне довелось беседовать со Шкловским. В ответ на мои идейные претензии Шкловский заметил:
— Да, я не говорю читателям всей правды. И не потому, что боюсь. Я старый человек. У меня было три инфаркта. Мне нечего бояться. Однако я действительно не говорю всей правды. Потому что это бессмысленно. Да, бессмысленно…
И затем он произнес дословно следующее:
— Бессмысленно внушать представление об аромате дыни человеку, который годами жевал сапожные шнурки…

Владимир АШКЕНАЗИ

Говорят, Хрущев был умным человеком. Но пианист Владимир Ашкенази был еще умнее.
Многие считают Владимира Ашкенази невозвращенцем. Это не соответствует действительности. Ашкенази выехал на Запад совершенно легально. Вот как это случилось. (Если верить мемуарам Хрущева, кстати, довольно правдивым.)
Ашкенази был, что называется, выездным. Женился на исландке. Продолжал гастролировать за рубежом. И каждый раз возвращался обратно. Даже каждый раз покупал заранее обратный билет.
Как-то раз они с женой были в Лондоне. Ашкенази обратился в советское посольство. Сказал, что жена больше не хочет ехать в Москву. Спросил, как ему быть.
Посол доложил все это министру Громыко. Громыко сообщил Хрущеву. Хрущев, как явствует из его мемуаров, сказал:
— Допустим, мы прикажем ему вернуться. Разумеется, он не вернется. И к тому же станет антисоветским человеком.
Хрущев так и выразился дословно: «Зачем нам плодить антисоветского человека?» И продолжал:
— Дадим ему заграничный паспорт. Пусть останется советским человеком. Пусть ездит куда ему вздумается. А когда захочет, пусть возвращается домой.
Домой Ашкенази так и не вернулся. Но своих родных от притеснений уберег. Все закончилось мирно и пристойно…
Не зря говорят, что Хрущев был умным человеком.

Галина ВИШНЕВСКАЯ

Это было в пятидесятые годы. Мой отец готовил эстрадный спектакль «Коротко и ясно». Пригласил двух молодых артисток из областной филармонии. Роли им предназначались довольно скромные. Что-то станцевать на заднем плане. Что-то спеть по мере надобности.
На худсовете одну артистку утвердили, другую забраковали. Худрук Ленгосэстрады Гершуни сказал моему отцу:
— Пожалуйста, мы эту вашу Галю зачислим в штат актрисой разговорного жанра. Репетируйте. Пусть она играет все, что надо. Но петь… Уж поверьте мне как специалисту — петь она не будет…

Джордж БАЛАНЧИН и Соломон ВОЛКОВ

Баланчин жил и умер в Америке. Брат его, Андрей, оставался на родине, в Грузии. И вот Баланчин состарился. Надо было подумать о завещании. Однако Баланчину не хотелось писать завещание. Он твердил:
— Я грузин. Буду жить до ста лет!.. Знакомый юрист объяснил ему:
— Тогда ваши права достанутся брату. То есть ваши балеты присвоит советское государство.
— Я завещаю их моим любимым женщинам в Америке.
— А брату?
— Брату ничего.
— Это будет выглядеть странно. Советы начнут оспаривать подлинность завещания.
Кончилось тем, что Баланчин это завещание написал. Оставил брату двое золотых часов. А права на свои балеты завещал восемнадцати любимым женщинам.

Волков начинал как скрипач. Даже возглавлял струнный квартет. Как-то обратился в Союз писателей:
— Мы хотели бы выступить перед Ахматовой. Как это сделать?
Чиновники удивились:
— Почему же именно Ахматова? Есть и более уважаемые писатели — Мирошниченко, Саянов, Кетлинская…
Волков решил действовать самостоятельно. Поехал с товарищами к Ахматовой на дачу. Исполнил новый квартет Шостаковича.
Ахматова выслушала и сказала:
— Я боялась только, что это когда-нибудь закончится…
Прошло несколько месяцев. Ахматова выехала на Запад.
Получила в Англии докторат. Встречалась с местной интеллигенцией.
Англичане задавали ей разные вопросы — литература, живопись, музыка.
Ахматова сказала:
— Недавно я слушала потрясающий опус Шостаковича. Ко мне
на дачу специально приезжал инструментальный ансамбль. Англичане поразились:
— Неужели в СССР так уважают писателей?
Ахматова подумала и говорит:
— В общем, да…

Михаил БАРЫШНИКОВ

В Анн-Арборе состоялся форум русской культуры. Организовал его незадолго до смерти издатель Карл Проффер. Ему удалось залучить на этот форум Михаила Барышникова.
Русскую культуру вместе с Барышниковым представляли шесть человек. Бродский — поэзию. Соколов и Алешковский — прозу. Мирецкий — живопись. Я, как это ни обидно, — журналистику.
Зал на две тысячи человек был переполнен. Зрители разглядывали Барышникова. Каждое его слово вызывало гром аплодисментов. Остальные помалкивали. Даже Бродский оказался в тени.
Вдруг я услышал, как Алешковский прошептал Соколову:
— До чего же вырос, старик, интерес к русской прозе на Западе!
Соколов удовлетворенно кивал:
— Действительно, старик. Действительно…

Альфред ШНИТКЕ

Долгие годы считалось, что Альфреда Шнитке недооценивают отечественные музыкальные власти. Что, в общем-то, соответствовало действительности. Так, его не отпустили в Австрию читать курс современной музыки.
Затем произошла такая история. Гидон Кремер поехал на Запад. Точнее, в Германию. Играл там скрипичный концерт Бетховена. Причем с каденциями Альфреда Шнитке.
Что такое каденции, знают не все. Это виртуозные миниатюры, фантазии на темы концерта. Что-то вроде связок, которые дописываются интерпретаторами Бетховена.
По традиции их сочиняют в манере девятнадцатого столетия. У Шнитке же отношения с традициями напряженные. В результате, каденции его прозвучали несколько экстравагантно. Даже немецкие критики пришли от них в ужас. Чего же тогда ждать от советских критиков?!..
История не кончается. Воронежский симфонический оркестр должен был исполнять какое-то произведение Шнитке. Власти дали согласие. Но тут взбунтовались рядовые музыканты. Обратились в горком партии. Заявили, что это «сумбур вместо музыки». Низкопоклонство перед Западом. И так далее. В результате, исполнение музыки Шнитке было запрещено.
Короче говоря, существует, разумеется, такая проблема — «Художник и власть». Но есть и другая, более серьезная проблема — «Художник и толпа».

Александр ГОДУНОВ

Еще будучи юношей, Годунов отрастил длинные волосы. Всю жизнь его заставляли постричься. В школе. В Большом театре. Перед гастролями.
Годунов ссылался на Маркса, Энгельса, Чернышевского.
Чиновники восклицали:
— Вот именно! Но это же было давно. Это уже не модно.
И они горделиво поглаживали свои блестящие лысины.
Потом Годунов бежал на Запад. И здесь его кудри всем понравились. Даже лысеющий Бродский их с удовлетворением отметил.

Марья и Андрей СИНЯВСКИЕ

Марья Васильевна своеобразно реагирует на письма. Она их даже не распечатывает. Ей кажется, что это не порок, а интересная, даже метафизическая особенность характера. При этом Марья Васильевна занимается самой разнообразной деятельностью. В том числе и предпринимательской. Ведет идейную борьбу. Поддерживает отношения с большим количеством людей. Однако писем не распечатывает. Друзья указывают на конвертах:
«Деньги!»
Или:
«Чек!»
Или:
«Потрясающая сплетня о Максимове!»
Даже это не всегда помогает…
Синявский говорил:
— Хорошо, когда опаздываешь, немного замедлить шаг…

Владимир ГОРОВИЦ

Соломон Волков написал книгу «Чайковский по Баланчину». Книга вышла по-английски, имела успех. В ней приводились любопытные сведения о Чайковском.
Исключительная тяга к музыке обнаружилась у Пети Чайковского в раннем детстве. Он готов был просиживать за роялем круглые сутки. Родители не хотели, чтобы он переутомлялся. Запрещали ему играть слишком много.
Тогда он начинал барабанить по стеклу. Однажды так увлекся, что стекло разбилось. Мальчик поранил руку…
Волков преподнес экземпляр своей книги знаменитому Горовицу. Был совершенно уверен, что маэстро ее не прочтет. Поскольку Горовиц, как многие великие художники, был занят исключительно собой.
И вот однажды с Горовицем беседовали журналисты. И Горовиц сказал:
«В детстве я готов был просиживать у рояля круглые сутки. Родители не хотели, чтобы я переутомлялся. Запрещали мне играть слишком много. Тогда я начинал барабанить по стеклу. Однажды так увлекся, что стекло разбилось. И я поранил руку…»
Волков, рассказывая эту историю, почти ликовал:
— Значит, он все-таки прочитал мою книгу!

Арам ХАЧАТУРЯН

Хачатурян приехал на Кубу. Встретился с Хемингуэем. Надо было как-то объясняться. Хачатурян что-то сказал по-английски. Хемингуэй спросил:
— Вы говорите по-английски? Хачатурян ответил:
— Немного.
— Как и все мы, — сказал Хемингуэй. Через некоторое время жена Хемингуэя
спросила:
— Как вам далось английское произношение?
Хачатурян ответил:
— У меня приличный слух…

Евгений ЕВТУШЕНКО

Молодого Евтушенко представили Ахматовой. Евтушенко был в модном свитере и заграничном пиджаке. В нагрудном кармане поблескивала авторучка.
Ахматова спросила:
— А где ваша зубная щетка?

Владимир СОЛОУХИН

Слышал я такую фантастическую историю.
Было это еще при жизни Сталина. В Москву приехал Арман Хаммер. Ему организовали торжественную встречу. Даже имело место что-то вроде почетного караула.
Хаммер прошел вдоль строя курсантов. Приблизился к одному из них, замедлил шаг. Перед ним стоял высокий и широкоплечий русый молодец.
Хаммер с минуту глядел на этого парня. Возможно, размышлял о загадочной славянской душе.
Все это было снято на кинопленку. Вечером хронику показали товарищу Сталину. Вождя заинтересовала сцена — американец любуется русским богатырем. Вождь спросил:
— Как фамилия?
— Курсант Солоухин, — немедленно выяснили и доложили подчиненные.
Вождь подумал и сказал:
— Не могу ли я что-то сделать для этого хорошего парня?
Через двадцать секунд в казарму прибежали запыхавшиеся генералы и маршалы:
— Где курсант Солоухин?
Появился заспанный Володя Солоухин.
— Солоухин, — крикнули генералы, — есть у тебя заветное желание?
Курсант, подумав, выговорил:
— Да я вот тут стихи пишу… Хотелось бы их где-то напечатать.
Через три недели была опубликована его первая книга — «Дождь в степи».

Виталий КОМАР и Александр MEЛAMИД

Комар и Меламид придумали соцарт. Издеваются над покойными вождями социализма. Я бы на их месте вел себя поосторожнее. Недаром Бахчанян уверяет:
— Если воскреснет Сталин, первыми будут ликвидированы госбезопасностью Комар и Меламид!

Владимир СПИВАКОВ

Спивакова долго ущемляли в качестве еврея. Красивая фамилия не спасала его от антисемитизма. Ему не давали звания. С трудом выпускали на гастроли. Доставляли ему всяческие неприятности.
Наконец Спиваков добился гастрольной поездки в Америку. Прилетел в Нью-Йорк. Приехал в Карнеги-Холл.
У входа стояли ребята из Лиги защиты евреев. Над их головами висел транспарант:
«Агент КГБ — убирайся вон!»
И еще:
«Все на борьбу за права советских евреев!»
Начался концерт. В музыканта полетели банки с краской. Его сорочка была в алых пятнах.
Спиваков мужественно играл до конца. Ночью он позвонил Соломону Волкову. Волков говорит:
— Может, после всего этого тебе дадут «заслуженного артиста»?
Спиваков ответил:
— Пусть дадут хотя бы «заслуженного мастера спорта»…

Кирилл и Нолда КОНДРАШИНЫ

Кондрашин полюбил молодую голландку. Остался на Западе. Пережил как музыкант второе рождение. Пользовался большим успехом. Был по-человечески счастлив. Умер в 1981 году от разрыва сердца. Похоронен недалеко от Амстердама.
Его бывшая жена говорила знакомым в Москве:
— Будь он поумнее, все могло бы кончиться иначе. Лежал бы на Новодевичьем. Все бы ему завидовали.

Гидон КРЕМЕР

Кремер — человек эксцентричный. Любит действовать наперекор традициям. Часто исполняет авангардные произведения, не очень-то доступные рядовым ценителям. Что приводит в ужас его импресарио.
Если импресарио нервничает, проданы ли билеты, Кремер говорит:
— А чего беспокоиться? В пустом зале — резонанс лучше!

Василий КУХАРСКИЙ

У дирижера Кондрашина возникали порой трения с государством. Как-то раз не выпускали его за границу. Мотивировали это тем, что у Кондрашина больное сердце. Кондрашин настаивал, ходил по инстанциям. Обратился к заместителю министра. Кухарский говорит:
— У вас больное сердце.
— Ничего, — отвечает Кондрашин, — там хорошие врачи.
— А если все же что-нибудь произойдет? Знаете, во сколько это обойдется?
— Что обойдется?
— Транспортировка.
— Транспортировка чего?
— Вашего трупа…

Натан МИЛЬШТЕЙН

Мильштейн и Горовиц прославились еще в двадцатые годы. Луначарский написал о юных музыкантах статью:
«Дети советской революции».
Правда, Мильштейн на этот счет говорил:
— Мы были детьми несколько иного происхождения…
Однако статья произвела впечатление. Мильштейн и Горовиц с успехом разъезжали по стране. Купили себе шубы. Каждый день ели пирожные. О зарубежных гастролях и не помышляли.
Вдруг им передали бумагу от заместителя Троцкого. Там было сказано, что Реввоенсовет не возражает против их зарубежных гастролей. С целью «артистического усовершенствования и культурной пропаганды».
Мильштейн и Горовиц оказались в Европе. Жили в Париже. Часто бывали у советского полпреда Христиана Раковского.
Наконец собрались ехать домой. Пришли к Раковскому. Раковский сказал:
— Не делайте глупостей… Играйте, пока есть возможность…
«Дети революции» подумали и остались на Западе.
А полпреда впоследствии отозвали на родину. Чтобы в дальнейшем расстрелять как троцкиста…
Мильштейн вспоминает Раковского с благодарностью. Да и о Троцком говорит не без симпатии.

Евгений НЕСТЕРЕНКО и Ираклий АНДРОНИКОВ

Известно, что вокалисты пользуются определенными льготами. В частности, им раньше присваивают звания. Вроде бы они раньше уходят на пенсию. И так далее.
Многим это кажется несправедливым. Что и выразил как-то Евгению Нестеренко один приятель-скрипач.
Нестеренко спросил его:
— Ты шубу летом носил?
— Нет, — удивился приятель.
— А петь на весу тебе случалось?
— Нет, — еще больше удивился приятель.
— Так вот, — отчеканил Нестеренко, — проделай следующее. Надень в июле шубу. Подвесь себя
за шиворот. И потом спой что-нибудь. Узнаешь, что такое оперное искусство…

У писательницы Ольги Форш была дача. Если не ошибаюсь, в Тярлеве, под Ленинградом.
Раз к ней в гости приехал Ираклий Андроников. До глубокой ночи развлекал Ольгу Форш своими знаменитыми историями. Наутро соседка по даче жаловалась:
— У Ольги-то Дмитриевны полдюжины мужиков ночевало. Даром что старуха. А как разошлись — не заметила. Один-то вроде к электричке побежал. А остальные? Может, в окно сиганули под утро?
Чтобы не было от людей срамотищи…

Рудольф НУРЕЕВ

Я чувствую себя в долгу перед Нуреевым. Хотя мы даже не знакомы. Дело вот какого рода.
У моего отца был враг по фамилии Коркин, номенклатурный администратор. Этот тип в разные годы заведовал несколькими культурными учреждениями. И всегда увольнял откуда-нибудь моего отца. Коркин уволил его из Пушкинского театра. Затем из филармонии. Затем из гастрольно-концертного объединения. И так далее.
А затем произошло следующее. Рудольф Нуреев был звездой Кировского театра. А Коркин был директором этого театра. Нуреев гастролировал в Париже и сбежал. А Коркина уволили за недостаток бдительности. И он в дальнейшем спился. А потом и умер. И правильно сделал, как говорила Ахматова о другом таком же мерзком человеке…
Так Рудольф Нуреев отомстил за моего отца.

Валерий ПАНОВ

Ленинградского хореографа Якобсона западные критики иногда называли провинциальным. Панов этим возмущался. Высказывался на этот счет примерно так. Называть художника провинциальным — глупо. Художник подобен электрической батарее. Заряжается он действительно, в столице. Образование получает в столице. А потом ему необходимо уединение, сосредоточенность. Это только бездарные критики должны постоянно заряжать себя информацией. А люди, которым есть что сказать, одиноки…

Галина ПАНОВА

В эмигрантском журнале напечатано интервью с Галиной Пановой («Семь дней», 10 янв., 1984 г.). Вот несколько фраз оттуда:
«…Успех — это так приятно!.. Валерий — замечательный муж!.. Кто в мире ставит балеты лучше, чем он?!.. Ну кто?! Кто?.. Мой успех не был для Валерия сюрпризом. Он знал, что я могу сделать все… У меня столько энергии! И техника великолепная!.. У меня одаренное тело, я быстро схватываю… У меня хорошая память, я и в школе отлично занималась… Техника у меня ошеломляющая!.. Я счастлива! Я в Америке! У меня появились новые горизонты…»
Помню, Михаила Барышникова в Детройте спросили:
— Как обстоят ваши творческие дела? Барышников ответил:
— Танцую понемногу…

Рита РАЙТ-КОВАЛЕВА

Когда-то я был секретарем Веры Пановой. Однажды Вера Федоровна спросила:
— У кого, по-вашему, самый лучший русский язык?
Наверное, я должен был ответить — у вас. Но я сказал:
— У Риты Ковалевой.
— Что за Ковалева?
— Райт.
— Переводчица Фолкнера, что ли?
— Фолкнера, Сэлинджера, Воннегута.
— Значит, Воннегут звучит по-русски лучше, чем Федин?
— Без всякого сомнения. Панова задумалась и говорит:
— Как это страшно!..
Кстати, с Гором Видалом, если не ошибаюсь, произошла такая история. Он был в Москве. Москвичи стали расспрашивать гостя о Воннегуте. Восхищались его романами. Гор Видал заметил:
— Романы Курта страшно проигрывают в оригинале…

Святослав РИХТЕР

Министр культуры Фурцева беседовала с Рихтером. Стала жаловаться ему на Ростроповича:
— Почему у Ростроповича на даче живет этот кошмарный Солженицын?! Безобразие!
— Действительно, — поддакнул Рихтер, — безобразие! У них же тесно. Пускай Солженицын живет у меня…

Геннадий РОЖДЕСТВЕНСКИЙ

В двадцатые годы Шостакович создал оперу «Нос». Ставить ее хотел Мейерхольд. Однако не успел. А в тридцатые годы было уже не до этого. Рукопись Шостаковича пылилась в кладовке. Большого театра.
В пятидесятые годы ее обнаружил Геннадий Рождественский. Решил завладеть ею, чтобы сохранить для потомков. Но, увы, бесценная рукопись числилась «единицей инвентарного хранения».
Рождественский пошел на хитрость. Заменил рукопись Шостаковича литографированным экземпляром «Фауста».
В 1974 году опера «Нос» была поставлена. Если не ошибаюсь, в Камерном театре. Дирижировал Рождественский. А дальше — триумф, грамзаписи, международные премии…
Прав был друг Шостаковича музыковед Иван Соллертинский. Еще в тридцатом году Соллертинский написал про многострадальную оперу эссе:
«Нос — орудие дальнобойное!»

Развлекательно-познавательный блог "Коктейль": СЕРГЕЙ ДОВЛАТОВ

***

Любая подпись хочет, чтобы ее считали автографом.

***

В чем разница между трупом и покойником? В одном случае - это мертвое тело. В другом - мертвая личность.

***

Истина далеко не всегда принадлежит большинству. Но меньшинству она принадлежит еще реже.

***

Человек человеку - все, что угодно... В зависимости от стечения обстоятельств.

***

Судят за черты характера. Осуждают за свойства натуры.

***

Бескорыстное вранье - это не ложь, это поэзия.

***

Тигры, например, уважают львов, слонов и гиппопотамов. Мандавошки - никого!

***

Реплика в Чеховском духе:
“Я к этому случаю решительно деепричастен”.

***

Человек рождается, страдает и умирает - неизменный, как формула воды. Меняются только актеры, когда выходят на сцену. Да и то не все, а только самые лучшие.

***

- Артист - это донор. Именно донор, который отдает себя, не требуя вознаграждения.

***

Талант - это как похоть. Трудно утаить. Еще труднее симулировать.

***

- Вежливость маскирует пороки.

***

Хамство есть не что иное, как грубость, наглость, нахальство, вместе взятые, но при этом - умноженные на безнаказанность. Именно в безнаказанности все дело, в заведомом ощущении ненаказуемости, неподсудности деяний, в том чувстве полнейшей беспомощности, которое охватывает жертву. Именно безнаказанностью своей хамство и убивает вас наповал, вам нечего ему противопоставить, кроме собственного унижения, потому что хамство - это всегда “сверху вниз”, это всегда “от сильного - слабому”, потому что хамство - это беспомощность одного и безнаказанность другого, потому что хамство - это неравенство...

***

- Нахальство - это та же наглость плюс отсутствие стыда.

***

Завистники считают, что женщин привлекают в богачах их деньги. Или то что можно на эти деньги приобрести.
Раньше и я так думал, но затем убедился, что это ложь. Не деньги привлекают женщин. Не автомобили и драгоценности. Не рестораны и дорогая одежда. Не могущество, богатство и элегантность. А то, что сделало человека могущественным, богатым и элегантным. Сила, которой наделены одни и полностью лишены другие.

Русская культура в анекдотах Сергея Довлатова: philologist — LiveJournal

Белла АХМАДУЛИНА.

Это было после разоблачения культа личности. Из лагерей вернулось множество писателей. В том числе уже немолодая Галина Серебрякова. Ей довелось выступать на одной литературной конференции. По ходу выступления она расстегнула кофту, демонстрируя следы тюремных истязаний. В ответ на что циничный Симонов заметил:
— Вот если бы это проделала Ахмадулина...
Впоследствии Серебрякова написала толстую книгу про Маркса. Осталась верна коммунистическим идеалам.
С Ахмадулиной все не так просто.

Василий АКСЕНОВ.

Аксенов ехал по Нью-Йорку в такси. С ним был литературный агент. Американец задает разные вопросы. В частности:
— Отчего большинство русских писателей-эмигрантов живет в Нью-Йорке?
Как раз в этот момент чуть не произошла авария. Шофер кричит в сердцах по-русски: «Мать твою!..»
Василий говорит агенту: «Понял?»

Юз АЛЕШКОВСКИЙ и Владимир ВОЙНОВИЧ

В присутствии Алешковского какой-то старый большевик рассказывал:
— Шла гражданская война на Украине. Отбросили мы белых к Днепру. Распрягли коней. Решили отдохнуть. Сижу я у костра с ординарцем Васей. Говорю ему:
«Эх, Вася! Вот разобьем беляков, построим социализм — хорошая жизнь лет через двадцать наступит! Дожить бы!..»
Алешковский за него докончил:
— И наступил через двадцать лет — тридцать восьмой год!
Войнович рассказывал: «Шесть лет я живу в Германии. Языка практически не знаю. Ассимилироваться в мои годы трудно. Да и ни к чему. И все-таки постепенно осваиваюсь. Кое-что начинаю соображать. И даже с немецким языком проблем все меньше... Однажды шел я через улицу. Размечтался и чуть не угодил под машину. Водитель опустил стекло и заорал: «Du bist ein Idiot». И я, — закончил Войнович, — неожиданно понял, что этот тип хотел сказать...»

Вагрич БАХЧАНЯН и Эдуард ЛИМОНОВ

Как-то раз я спросил Бахчаняна:
— Ты армянин?
— Армянин.
— На сто процентов?
— Даже на сто пятьдесят.
— Как это?
— Даже мачеха у нас была армянка...

Это случилось на одной литературной конференции. В ней участвовали среди прочих Лимонов и Коржавин. В конце состоялись прения. Каждому выступающему полагалось семь минут. Наступила очередь Коржавина. Семь минут он ругал Лимонова за аморализм. Наконец председатель сказал:
— Время истекло.
— Я еще не кончил.
— Но время истекло... Вмешался Лимонов:
— Мне тоже полагается время?
— Семь минут.
— Могу я предоставить их Науму Коржавину?
— Это ваше право.
И Коржавин еще семь минут проклинал Лимонова за аморализм. Причем теперь уже за его счет.

Андрей БИТОВ

В молодости Битов держался агрессивно. Особенно в нетрезвом состоянии. И как-то раз он ударил поэта Вознесенского.
Это был уже не первый случай такого рода. И Битова привлекли к товарищескому суду. Плохи были его дела.
И тогда Битов произнес речь. Он сказал:
— Выслушайте меня и примите объективное решение. Только сначала выслушайте, как было дело.
Я расскажу вам, как это случилось, и тогда вы поймете меня. А следовательно — простите. Ибо я не виноват. И сейчас это всем будет ясно. Главное, выслушайте, как было дело.
— Ну и как было дело? — поинтересовались судьи.
— Дело было так. Захожу я в «Континенталь». Стоит Андрей Вознесенский. А теперь ответьте, — воскликнул Битов, — мог ли я не дать ему по физиономии?!..

Лиля БРИК

Самоубийство Маяковского остается для нас трагической загадкой. Многие обвиняют в его гибели Лилю Брик. Она была, что называется, гипотенузой любовного треугольника. Она наводнила дом сотрудниками ЧК. И так далее.
Сама Лиля Брик распространяла другую версию. По ее версии, у Маяковского было глубокое предрасположение к самоубийству. Что-то вроде маниакальной жажды смерти.
Более того, Маяковский и раньше делал попытку самоубийства. Но револьвер с единственным патроном в барабане дал осечку. Лиля Брик выпросила этот патрон у Маяковского. Патрон был чем-то вроде доказательства ее невиновности.
Все это отмечено, увы, печатью дурного тона. Вообще на фоне чьей-то смерти катастрофически проявляется любая безвкусица.
Недаром поэт Крученых говорил:
— Умереть бы, если хватит мужества, со вкусом!

Иосиф БРОДСКИЙ

Бродский перенес тяжелую операцию на сердце. Я навестил его в госпитале. Должен сказать, что Бродский меня и в нормальной обстановке подавляет. А тут я совсем растерялся.
Лежит Иосиф — бледный, чуть живой. Кругом аппаратура, провода и циферблаты. И вот я произнес что-то совсем неуместное:
— Вы тут болеете, и зря. А Евтушенко между тем выступает против колхозов...
Действительно, что-то подобное имело место. Выступление Евтушенко на московском писательском съезде было довольно решительным. Вот я и сказал:
— Евтушенко выступил против колхозов... Бродский еле слышно ответил:
— Если он против, я — за.

Наталья ГОРБАНЕВСКАЯ и Анатолий НАЙМАН

20 августа 68-го года советские войска оккупировали Чехо-Словакию. 25 августа в Москве состоялась знаменитая демонстрация протеста. Среди других в ней участвовала Горбаневская. Вышла на Красную площадь с грудным ребенком.
Все участники демонстрации были арестованы. Горбаневскую пощадили из-за детей. Привлекли ее в качестве свидетельницы.
Как-то вызвали ее на допрос. Кто-то поинтересовался, указывая на ее годовалого сына:
— Это тоже свидетель?
— Нет, — ответила Горбаневская, — подозреваемый...

Найман был не только замечательным поэтом. Он был самым язвительным человеком в Ленинграде. Он говорил колкости даже Ахматовой.
Как-то раз я представил Найману одного моего знакомого из Центрального ЛИТО. Найман спросил его:
— Вы поэт?
Мой приятель с достоинством кивнул. Найман предложил:
— Прочтите строчки три...

Роман ЯКОБСОН

Роман Якобсон был косой. Прикрывая рукой левый глаз, он кричал знакомым:
— В правый смотрите! Про левый забудьте! Правый у меня главный! А левый — это так, дань формализму...
Хорошо валять дурака, основав предварительно целую филологическую школу!..
Якобсон был веселым человеком. Однако не слишком добрым. Об этом говорит история с Набоковым.
Набоков добивался профессорского места в Гарварде. Все члены ученого совета были — за. Один Якобсон был — против. Но он был председателем совета. Его слово было решающим.
Наконец коллеги сказали:
— Мы должны пригласить Набокова. Ведь он большой писатель.
— Ну и что? — удивился Якобсон. — Слон тоже большое животное. Мы же не предлагаем ему возглавить кафедру зоологии!

Элем КЛИМОВ

У Климова был номенклатурный папа. Член ЦК. О Климове говорили:
— Хорошо быть левым, когда есть поддержка справа...

Наум КОРЖАВИН

Накануне одной литературной конференции меня предупредили:
— Главное, не обижайте Коржавина.
— Почему я должен его обижать?
— Потому что Коржавин сам вас обидит. А вы, не дай Бог, разгорячитесь и обидите его. Не делайте этого.
— Почему же Коржавин меня обидит?
— Потому что Коржавин всех обижает. Вы не исключение. Поэтому не реагируйте. Коржавин страшно ранимый.
— Я тоже ранимый.
— Коржавин — особенно. Не обижайте его...
Началась конференция. Выступление Коржавина продолжалось четыре минуты. Первой же фразой Коржавин обидел всех американских славистов. Он сказал:
— Я пишу не для славистов.
Я пишу для нормальных людей... Затем Коржавин обидел целый город Ленинград, сказав:
— Бродский — талантливый поэт, хоть и ленинградец...
Затем он произнес несколько колкостей в адрес Цветкова, Лимонова и Синявского. Ну и меня, конечно, задел. Не хочется вспоминать, как именно. В общем, получалось, что я рвач и деляга.
Хорошо, Войнович заступился. Войнович сказал:
— Пусть Эмка извинится. Только пусть извинится как следует. А то я знаю Эму. Эма извиняется так:
«Извините, конечно, но вы — дерьмо».

Юрий ЛЮБИМОВ

Шли съемки фильма «Кубанские казаки». Молодой Любимов исполнял там небольшую роль. Была инсценирована пышная колхозная ярмарка. Фрукты, овощи, воздушные шары. Короче, всяческое изобилие.
Подошла какая-то местная бабка и спрашивает Любимова:
— А скажи, родимый, из какой это жизни вы представляете?..
В этот момент, как уверяет Любимов, зародились его идейные сомнения.

Эрнст НЕИЗВЕСТНЫЙ

У Неизвестного сидели гости. Эрнст говорил о своей роли в искусстве. В частности, он сказал:
— Горизонталь — это жизнь. Вертикаль — это Бог. В точке пересечения — я, Шекспир и Леонардо!..
Все немного обалдели. И только коллекционер Нортон Додж вполголоса заметил:
— Похоже, что так оно и есть... Раньше других все это понял Юрий
Любимов. Известно, что на стенах любимовского кабинета расписывались по традиции московские знаменитости. Любимов сказал Неизвестному:
— Распишись и ты. А еще лучше — изобрази что-нибудь. Только на двери.
— Почему же на двери?
— Да потому, что театр могут закрыть. Стены могут разрушить. А дверь я всегда на себе унесу...

Виктор НЕКРАСОВ

Отмечалась годовщина массовых расстрелов у Бабьего Яра. Шел неофициальный митинг. Среди участников был Виктор Платонович Некрасов. Он вышел к микрофону, начал говорить.
Раздался выкрик из толпы:
— Здесь похоронены не только евреи!
— Да, верно, — ответил Некрасов, — верно. Здесь похоронены не только евреи. Но лишь евреи были убиты за то, что
они — евреи...

Булат ОКУДЖАВА

Это было в семидесятые годы. Булату Окуджаве исполнилось 50 лет. Он тогда пребывал в немилости. «Литературная газета» его не поздравила.
Я решил отправить незнакомому поэту телеграмму. Придумал нестандартный текст, а именно: «Будь здоров, школяр!» Так называлась одна его ранняя повесть. Через год мне довелось познакомиться с Окуджавой. И я напомнил ему о телеграмме. Я был уверен, что ее нестандартная форма запомнилась поэту. Выяснилось, что Окуджава получил в юбилейные дни более ста телеграмм. Восемьдесят пять из них гласили: «Будь здоров, школяр!»

Мстислав РОСТРОПОВИЧ

Ростропович собирался на гастроли в Швецию. Хотел, чтобы с ним поехала жена. Начальство возражало.
Ростропович начал ходить по инстанциям. На каком-то этапе ему посоветовали:
— Напишите докладную. «Ввиду неважного здоровья прошу, чтобы меня сопровождала жена». Что-то в этом духе.
Ростропович взял лист бумаги и написал:
«Ввиду безукоризненного здоровья прошу, чтобы меня сопровождала жена».
И для убедительности прибавил — «Галина Вишневская».
Это подействовало даже на советских чиновников.

Вы также можете подписаться на мои страницы:
- в фейсбуке: https://www.facebook.com/podosokorskiy
- в твиттере: https://twitter.com/podosokorsky
- в контакте: http://vk.com/podosokorskiy
- в инстаграм: https://www.instagram.com/podosokorsky/
- в телеграм: http://telegram.me/podosokorsky
- в одноклассниках: https://ok.ru/podosokorsky

Театральный журнал "ОКОЛО" » Довлатов. Анекдоты. Наблюдения

Назад Наверх

«Довлатов. Анекдоты». С. Довлатов.
Новосибирский академический драматический театр «Красный факел».
Режиссер Дмитрий Егоров, художник Евгений Лемешонок.

Дмитрий Егоров поставил в «Красном факеле» интересный, честный и проблемный спектакль — с легкой шизофренией, здоровым юмором, вопиющей актуальностью и чудаковатой композицией, которая вскрывает закон зависимости творчества от русского абсурда.

Первое, что удивляет, — это главный герой. В спектакле, как и в некоторых произведениях Довлатова, его зовут ДолМатов. Но удивляет не разница в одной букве, а решительное нежелание авторов спектакля ассоциировать героя с самим ДоВлатовым. Накануне премьеры Дмитрий Егоров в интервью журналу ОКОЛО подчеркнул: «Самого Довлатова, кстати, в спектакле нет. Есть Долматов… человек со схожей судьбой. Он вроде Довлатов, но он не Довлатов. Автор, который сочиняет, пытается пробиться, рефлексирует…»

А исполнитель главной роли Павел Поляков в интервью газете «Театральный проспект» высказался еще резче и определеннее: «Нет, я ни в коем случае не играю Довлатова». Фраза, кстати, стала заголовком.

Что за кокетство? И зачем оно? Возникают наивные вопросы: а стоило ли тогда вообще давать главному герою такое имя? Почему сюжет спектакля насыщен таким количеством автобиографических подробностей? И не просто насыщен, а буквально несется за судьбой автора, меняющего профессии, города и страны? Отчего ДоВлатов (а не ДолМатов) фигурирует в названии спектакля, а не просто является его праавтором?

Конечно, в этом есть и понятная театральная игра, и законы сценической условности, но степень отрицания сопричастности порождает легкую шизофрению, оправдать которую можно либо осторожностью — отсутствием актерской личности, которая может воплотить личность историческую, — либо хитроумной режиссерской игрой с далеко идущей целью. Вот и получается главный герой, и правда, недо-Довлатовым, автором без признаков гениальности, внутреннего стержня и намека на смысловые глубины (а было ли все это у самого Довлатова? — традиционно засомневается часть зрителей). Во всяком случае, Поляковым в роли Долматова не явлено ни первое, ни второе, ни третье. Ну не принимать же за талант рассказанные милиционеру анекдоты или приторные байки, читаемые на радио «Свобода»? А может быть, на эту роль сойдет газетная статья о рождении липового юбилейного ребенка в Эстонии, сбитая из щербатых штампов? Человеческого поступка за все три акта спектакля у Долматова тоже не намечается (а должен ли быть?), если не считать уроки половой любви, оказанные доброй знакомой не без помощи хорошего друга. И тем сомнительнее душещипательная сцена с девушкой, которая более недели ходила к Долматову за русским литературным языком, отказываясь от «основного». Он-то думал, что она ходит за другим, а она — за речью. Удивление героя понять можно: ни разу за весь спектакль Долматов признаков красноречия не обнаружил.

У Полякова и Егорова получился, скорее, Зилов — запутавшийся в жизни, работе и бабах персонаж Вампилова. Обычный человек, не утративший, однако, способности к рефлексии. Рефлексия эта сродни романтической меланхолии. Долматову и в России плохо, и в Америке. На одной стороне океана его бьет по роже милицейский сапог, на другой — его добивают скука, стерильность, нехватка языка, соотечественников (собутыльников?) и страх литературного забытья. Спасение — в творчестве, но и оно не панацея. Проблема эмиграции в спектакле ключевая, и решается она определенно в пользу России. Надежда на признание и понимание подкрепляется тоской по милицейскому сапогу, без которого гибнет русский гений, тайным влечением, вывернутой любовью к русскому абсурду — творческой музе, явленной в спектакле сочно и подлинно талантливо.

Рассказы Довлатова звучат сегодня не просто в точку, а бьют под дых. Смех, рождаемый в зале, сродни гоголевскому. Егоров ставит спектакль о стране, которая только что пережила социализм и со всей дури несется обратно, словно получая мазохистское удовольствие от этого головокружительного юродства.

Режиссер ставит спектакль, как последнее китайское предупреждение, понимая тщетность собственных усилий. В итоге — смех над смехом, смех в кубе, истерическая пляска последнего скомороха.

«История города Глупова» — первый спектакль Егорова в «Красном факеле» — был наполнен схожими мотивами. С той лишь разницей, что серые шинели (главный образ последних лет) трансформировались в новом спектакле в безликую фанерную коробку, музыкальный ряд пополнился новым хитом под названием «Голубые маки», а народ, который в «Истории…» стадом ходил за любым властным чудаком, в «Довлатове…» получил право голоса. Буквально получил право говорить, открылся в полной мере («Глупов», кто не знает, был спектаклем без слов).

Речь получилась голосистая, кудрявая, крючкотворная, фальцетная, блатная, женская, пьяная и стелющаяся. Что ни рассказ, то новые краски, новые откровения. Долматов на фоне этого паноптикума выглядит серым наблюдателем, но при необходимости и он легко вписывается в обстоятельства. Спектакль сконструирован из доВлатовской прозы и долМатовской жизни, которая, как ни крути, присвоила себе чужие тексты. И жаль, что ни один из героев спектакля этого не заметил, — было бы за что по-настоящему пропесочить Долматова на партийном собрании.

Второй акт, который как раз все больше про долМатовскую судьбу, вневременной абсурд и жизненную катастрофу, получился, пожалуй, самым органичным. В первом, при всей талантливой чеканке большинства эпизодов, Егоров так и не справился с общей композицией, не отделил нужное от ненужного: спектакль строился этюдным методом, и, понятное дело, было жаль расставаться с теми или иными репетиционными откровениями (хотя с июня — первой сдачи спектакля — многое сокращено). Рассказы ДоВлатова, рождающиеся в сознании ДолМатова, нагромоздились здесь тяжелым возом, пробуксовывая и порой ничего не прибавляя к смыслу.

Именно второй акт — средоточие актерских удач и режиссерских смыслов. Именно здесь мы понимаем все про универсальность русского абсурда и долматовской судьбы.

Здорово придуман и сделан театр в театре — праздничный спектакль в исправительной колонии по графоманской пьесе о Ленине, Дзержинском и партийной любви советской девушки к советскому юноше, который выбирает любовь к Родине. Удивительно точен и пластичен в своей немой проходке по сцене Игорь Белозеров — Самый Главный, пришедший поглазеть на спектакль заключенных. Как он двигается по сцене, как перед ним расстилают красную дорожку, как он случайно спотыкается о порожек и перед ним лебезит замполит, как Самый Главный обводит всех взглядом, как он спускается в зрительный зал, как он выходит поблагодарить артистов и уводит за собой единственную исполнительницу женского пола — блеск!

А за исполнение роли Ленина артист Олег Майборода абсолютно точно получил бы одноименный орден всего каких-нибудь 30 лет назад — настолько точно и убедительно он сыграл вождя — до вздоха, до подергивания век, до мельчайшего жеста.

Точен и Владимир Лемешонок, герой которого покрасил портрет Ленина в зеленый цвет по причине нехватки черной краски, (а до этого он блестяще сыграл главного редактора советской газеты, удивительным образом соединяющего в себе низость, ум, трусость и благородство). Сцена с матом, когда сержант обнаруживает зеленого Ленина, в спектакле вырезана (но сохранилась в интернете). Вместо нее звучат закадровые извинения о новом законе. Смех в зале перекрывает динамики. Без мата Довлатов стал еще пессимистичнее.

И самый сильный момент спектакля — неистовый танец, танец отчаяния, танец ДолМатова перед трапом самолета, спиной к зрителям — лучшая сцена спектакля, его кульминация и финал. Это, без сомнения, ключевая сцена, которую по силе воздействия на зрителя и смысловому напряжению можно сравнить разве что с танцем убийства Дездемоны в спектакле Някрошюса или бурей в «Снежном шоу» Полунина (помните — человек, сдуваемый вихрем). Кстати, режиссером по пластике в спектакле Егорова был Олег Жуковский, известный по театру «Дерево», а значит, имеющий с Полуниным одни театральные корни.

Третий акт вышел к зрителю на правах постскриптума, получился несколько головным, но для режиссера — необходимым. Егоров захотел довести ситуацию до пика, проведя героев по кругу ада еще один раз.

Как известно, Довлатов умер в эмиграции. Долматов тоже не вернулся на родину, но побывал там в третьем акте глазами эмигранта Головкера, решившего сразить бывшую жену своим внезапным визитом в нищую Россию с двумя чемоданами подарков и сигарой во рту. Головкера играет Андрей Черных, он же по спектаклю Пушкин — недостижимый идеал, признанный гений, немой собеседник и собутыльник Долматова на протяжении первых двух актов. В третьем акте именно он воплощает заветную мечту Долматова хотя бы о минутном возвращении в страну. Покрасоваться не получилось. Родина встретила героя серым ленинградским аэропортом и измотанной бывшей женой, индифферентной к появлению новоявленного американского соотечественника. Фокус не удался. Счастья нет, и не будет. Финал пессимистичен или просто романтичен.

В итоге в «Красном факеле» появился спектакль, на который хочется вернуться. Сила притяжения в том, что композиция «Довлатова…», при всех возникающих вопросах, — живая, бурлящая, смелая, в подлинном смысле импровизационная. Мы видим, как рождаются и сшибаются смыслы, сознательно подобранные по принципу противоположности. Мы видим, как чеканится идея, — здесь и сейчас, точная и своевременная. Мы видим, как сам режиссер пытается разобраться со временем и собственным отношением к нему. Пожалуй, последнее — самое интересное.

К тому же забавно наблюдать, как «Довлатов…» опровергает самую суровую статистику. Если верить громким социологическим опросам последних недель, измеряющим уровень доверия населения к власти, на спектакле должны смеяться не более 15% зрителей. А смеются все. И этот смех поистине удивителен.

Степан Звездин, «Петербургский театральный журнал», блог

ОРИГИНАЛ текста здесь

Читать ОКОЛО на эту тему: Дмитрий Егоров: «Сцена— не место для размахивания флагом»

28 афоризмов мастера иронии Сергея Довлатова: четко, просто, с юмором

Автор:
15 июля 2015 08:38

Русский писатель-минималист Сергей Довлатов — один из самых известных и читаемых беллетристов ХХ века.
Писатель гениален в одном: он никого не судит и никого не учит. Нет у него «плохих» или «хороших» героев. Это дело относительное. Такая правда жизни и сделала прозу Довлатова классикой, а цитаты из его произведений — афоризмами.

Смех сквозь слезы — Dovlatov’s Way ~ Стиль жизни ~ Континент Сибирь Online

Первая премьера сезона в «Красном факеле» была встречена публикой тепло. Неудивительно: довлатовская проза обладает грустноватым, но очень человечным обаянием. Ее трудно не любить и почти невозможно испортить. Режиссер спектакля «Довлатов. Анекдоты» — Дмитрий Егоров.

Не оторваться

Театр официально открыл свой 95-й сезон 13 и 14 сентября премьерой спектакля «Довлатов. Анекдоты», поставленного по произведениям Сергея Довлатова санкт-петербургским режиссером Дмитрием Егоровым (как автор пьес он также известен под псевдонимом Данила Привалов). С «Красным факелом» режиссер сотрудничает не впервые — в 2011 году он выпустил спектакль «История города Глупова» по произведениям Салтыкова-Щедрина. Постановка получилась изобретательной, резонансной и очень длинной. Жюри «Ново-сибирского транзита» и «Парадиза» отметили «Историю города Глупова» как лучший спектакль большой формы и лучшую режиссерскую работу, однако в репертуаре она надолго не задержалась.

Спектакль по прозе Сергея Довлатова тоже получился довольно продолжительным — режиссер занимает внимание публики три действия, которые укладываются в три с половиной часа. Видевшие предпремьерный прогон утверждают, что первоначальная версия была еще длиннее. Режиссера можно понять: проза Довлатова настолько афористична и сценична, что так и просится в спектакль, расставаться с ней не хочется. К тому же жанр анекдота позволяет наслаждаться текстом, не слишком заботясь о сквозном сюжете. Есть и другие отличия: первоначальная версия была острее на язык, так как тогда еще не был принят закон о запрете мата. Теперь приходится выкручиваться с помощью жестов и описательных конструкций — похоже, выходит еще смешнее.

Кто здесь?

Не будем пересказывать биографию Довлатова, тем более главным героем краснофакельского спектакля стал некто Долматов, не являющийся буквальной копией автора. Тем не менее поклонники довлатовской прозы без труда узнают и его самого, и его культовые тексты вроде «Зоны», «Заповедника» или «Соло на ундервуде». Логика трех действий вполне понятна: сначала мы видим Долматова вертухаем на зоне (Довлатов умудрился таким образом отслужить в армии) и журналистом в партийной таллиннской газете; затем — экскурсоводом в Пушкинских горах; и наконец, невольным эмигрантом в США.

Разыгрывая одну за другой вроде бы необязательные истории, режиссер блеснул и умением устроить театр в театре, и стремлением вовлечь публику в происходящее, и способностью повышать градус происходящего, продвигаясь от забавной болтовни к полному драматизма финалу. Павел Поляков в роли Долматова был вполне убедителен. Фантом Пушкина, с которым герой советуется или просто выпивает в трудную минуту, достался Андрею Черных. В спектакле также заняты Владимир Лемешонок, Алексей Межов, Данил Ляпустин, Сергей Богомолов, Елена Дриневская, Денис Франк, Валерия Кручинина, Константин Телегин, Дарья Емельянова, Михаил Селезнёв, Антон Войналович и другие.

Над кем смеемся

Почти всем актерам пришлось исполнить несколько ролей, преображаясь на ходу. Олегу Майборода, например, досталась роль заключенного, в свою очередь играющего роль Ленина в лагерной ура-патриотической постановке, и заодно заместителя главного редактора Хуберта. Георгий Болонев в роли замполита, курирующего тюремный театр, восклицает по Станиславскому: «Не верю! Ленин переигрывает! Тимофей психованный. А Дзержинский вообще похож на бандита». Игорь Белозеров в образе Самого Главного при погонах садится в кресло посреди настоящего зрительного зала «Красного факела». В этот момент публика вместе с ним переносится в ту самую зону… «Мы без конца проклинаем товарища Сталина, и, разумеется, за дело. И все же я хочу спросить: кто написал четыре миллиона доносов?» — обращается прямо в зал Долматов.

Художник Евгений Лемешонок создал предельно простую и универсальную сценографию. Обитое фанерой пространство легко преображается с помощью нехитрого реквизита (да и много ли надо писателю, кроме письменного стола) и игры света (Денис Солнцев). Музыкальное оформление создавали Дмитрий Егоров и Денис Франк — «Синие маки» незабываемы, Гребенщиков в финале бесподобен. Разнообразить пластический рисунок спектакля доверили Олегу Жуковскому. В результате скучать не пришлось ни артистам, ни зрителям. «То, что я больше всего хотел сказать этим спектаклем — давайте помнить ошибки истории и пытаться сохранять здравый смысл», — отметил Дмитрий Егоров.

Довлатов — звучит гордо

Возможно, в этом умении смеяться — один из секретов популярности Сергея Довлатова. Смеяться над маленьким человеком, не переставая его любить. Подшучивать над неизбывной русской тоской и собственными слабостями: «Комплексы есть у всех нормальных людей, их нет только у дегенератов и лыжников». Пожалуй, никто из русских писателей не стал настолько универсальным любимцем публики. Даже в эмиграции Довлатов сумел добиться успеха, хотя и считал, что, уезжая из страны, вместе с языком потерял 80% личности. Печатался в престижном The New-Yorker, вел программу на радио «Свобода», продолжал писать и издаваться.

Видимо, американцам хватило и 20% Довлатова. Совсем недавно, 7 сентября, на карте нью-йоркского района Куинс появилось новое название: Sergei Dovlatov Way. Уже несколько лет проходит литературный фестиваль «Дни Сергея Довлатова в Таллинне». Открылся дом-музей Довлатова в Михайловском, где он когда-то показывал экскурсантам пресловутые «псковские дали». В будущем году в Пскове намечается масштабный DOVLATOVFEST, который видится организаторам как культурный мостик, соединяющий Россию с миром. «Молчание — огромная сила. Надо его запретить, как бактериологическое оружие…», — сказал однажды Сергей Довлатов. К счастью, искусство запретить невозможно.

Из зрительного зала

Антонида Гореявчева,
директор Новосибирского областного драматического театра «Старый дом»:

— Спектакль «Довлатов. Анекдоты» — очень тонкий и благородный образец сентиментальности. Режиссеру Дмитрию Егорову и актеру Павлу Полякову удалось создать главного героя, наделенного особым талантом чувствовать и замечать в людях, реальности и времени особый скрытый смысл. Это история про героя с нервом, с обостренным чувством живого. Внутри порой абсурдных форм советского мышления он способен отыскать повод для смеха и размышлений.

Сергей Нешумов,
руководитель департамента информационной политики администрации губернатора и правительства Новосибирской области:

— Спектакль однозначно понравился. По-моему, он хорошо передает атмосферу 70-х и дух произведений Довлатова. Безусловно, удачная постановка: убедительная композиция, соединяющая сюжеты из разных произведений писателя, очень сильный актерский состав.

Литературные анекдоты Сергея Довлатова | Блог Аллы Гурьевой

МСТИСЛАВ РОСТРОПОВИЧ

Ростропович собирался на гастроли в Швецию. Хотел, чтобы с ним поехала жена. Начальство возражало.

Ростропович начал ходить по инстанциям. На каком-то этапе ему посоветовали:

— Напишите докладную. «Ввиду неважного здоровья прошу, чтобы меня сопровождала жена». Что-то в этом духе.
Ростропович взял лист бумаги и написал: «Ввиду безукоризненного здоровья прошу, чтобы меня сопровождала жена».

И для убедительности прибавил — «Галина Вишневская».

Это подействовало даже на советских чиновников.

Михаил ШЕМЯКИН

Шемякина я знал еще по Ленинграду.

Через десять лет мы повстречались в Америке. Шемякин говорит:

— Какой же вы огромный!

Я ответил:

— Охотно меняю свой рост на ваши заработки...

Прошло несколько дней. Шемякин оказался в дружеской компании.

Рассказал о нашей встрече: «...Я говорю — какой же вы огромный!

А Довлатов говорит — охотно меняю свой рост на ваш... (Шемякин помедлил)... талант!»

В общем, мало того, что Шемякин — замечательный художник. Он еще и талантливый редактор...

Виктор ШКЛОВСКИЙ

Как-то раз мне довелось беседовать со Шкловским. В ответ на мои идейные претензии Шкловский заметил:

— Да, я не говорю читателям всей правды. И не потому, что боюсь. Я старый человек. У меня было три инфаркта. Мне нечего бояться. Однако я действительно не говорю всей правды. Потому что это бессмысленно. Да, бессмысленно...

И затем он произнес дословно следующее:

— Бессмысленно внушать представление об аромате дыни человеку, который годами жевал сапожные шнурки...

читать здесь

по наводке

«Довлатов. Анекдоты». О любви к родине и абсурде

Истории Сергея Довлатова поставили в новосибирском театре «Красный факел». Зрителям предложили погрустить и посмеяться – не только над советской действительностью, но и над современной жизнью. По мнению режиссера спектакля «Довлатов. Анекдоты» Дмитрия Егорова, к своей премьере постановка обрела особую актуальность на фоне последних событий как в России, так и за рубежом.

«Довлатов. Анекдоты» – это нарезка текстов Сергея Довлатова, которую объединяет эмигрант, журналист и писатель Долматов. В некоторых событиях он принимает непосредственное участие, а некоторые разыгрываются на сцене на его глазах, и в них он уже не действующее лицо, а сторонний наблюдатель. Правда, наблюдатель, который невольно дает зрителям свою точку зрения.

Прозу Довлатова называют несценичной, слишком мало развернутых или сквозных сюжетов. Тем не менее, режиссеру из Санкт-Петербурга Дмитрию Егорову удалось сделать из текстов спектакль на три действия.

«Этот его персонаж, который тоже писатель, который тоже журналист. И который тоже живет в этом советском пространстве. И которому это пространство по первости не мешает. И которого этот абсурд даже радует, – рассказал режиссер Дмитрий Егоров. – Но потом этот абсурд становится все более угрожающим, в итоге из-за этого абсурда человек должен покинуть свою страну».

Несмотря на эмиграцию главного героя и все те нелепые и абсурдные события, которые происходят вокруг него, Егоров называет «Довлатов. Анекдоты» спектаклем о любви к своей стране. По мнению режиссера, с тех пор, как были написаны эти произведения, Россия не изменилась, хотя абсурда в жизни прибавилось. «Спектакль вообще про любовь к родине и про то, как важно ее любить даже тогда, когда нет возможности и не за что ее любить», – пояснил Егоров.

В этой постановке «Красного факела» много смешного и грустного, и эти состояния неотделимы друг от друга. Над одной и той же сценой можно смеяться по-разному, зависит это только от того, как сам зритель трактует слова и ситуации. В этом и есть абсурд – в смешении трагического и комического, которое вызывает смех. В спектакль, к слову, вошли не только реалии советского времени, есть там и кое-что от современности. Например, еще в первом действии Долматов пытается закурить, и его поливают пеной из огнетушителя, который был в углу сцены, прозрачно намекая на антитабачный закон.

«Видите, как происходит, когда еще весной выпускали [спектакль], казалось, что очень схожего много, но казалось, что все это так и останется. А сейчас вернулись спустя какое-то время, и как интернет запестрел словами, что кто-то уезжает, что-то еще и так далее. Это еще раз подтверждает, что материал выбрали вовремя для разговора, и есть, о чем поговорить, – отметил Дмитрий Егоров. – Абсурда очень много. Начнем с того же Станислава Говорухина, который снимает про Довлатова фильм и его же запрещает, Госдума вместо того, чтобы плотнее заняться экономикой и образованием, думает о кружевных трусах... Это абсурд, это смешно. Если ко всему этому относится всерьез и не иронизировать, то мы очень скоро сами можем стать частью этого абсурда. Нужно уметь абстрагироваться от этого».

Русская культура в анекдотах Сергея Довлатова. Часть II: philologist — LiveJournal

Первую часть анекдотов Сергея Довлатова о русской культуре см. здесь: http://philologist.livejournal.com/8911750.html

Владимир ВЫСОЦКИЙ

Высоцкий рассказывал:
«Не спалось мне как-то перед запоем. Вышел на улицу. Стою у фонаря. Направляется ко мне паренек. Смотрит, как на икону: «Дайте, пожалуйста, автограф». А я злой, как черт. Иди ты, говорю...
...Недавно был я в Монреале. Жил в отеле «Хилтон». И опять-таки мне не спалось. Выхожу на балкон покурить. Вижу, стоит поодаль мой любимый киноактер Чарльз Бронсон. Я к нему. Говорю по-французски: «Вы мой любимый артист...» И так далее... А он мне в ответ: «Гоу!..» И я сразу вспомнил того парнишку...»
Заканчивая эту историю, Высоцкий говорил:
— Все-таки Бог есть!

Андрей ВОЗНЕСЕНСКИЙ

Одна знакомая поехала на дачу к Вознесенским. Было это в середине зимы. Жена Вознесенского, Зоя, встретила ее очень радушно. Хозяин не появлялся.
— Где же Андрей?
— Сидит в чулане. В дубленке на голое тело.
— С чего это вдруг?
— Из чулана вид хороший на дорогу. А к нам должны приехать западные журналисты. Андрюша и решил: как появится машина — дубленку в сторону! Выбежит на задний двор и будет обсыпаться снегом. Журналисты увидят — русский медведь купается в снегу. Колоритно и впечатляюще! Андрюша их заметит, смутится. Затем, прикрывая срам, убежит. А статьи в западных газетах будут начинаться так:
«Гениального русского поэта мы застали купающимся в снегу...»
Может, они даже сфотографируют его. Представляешь — бежит Андрюша с голым задом, а кругом российские снега.

Михаил ШЕМЯКИН

Шемякина я знал еще по Ленинграду. Через десять лет мы повстречались в Америке. Шемякин говорит:
— Какой же вы огромный! Я ответил:
— Охотно меняю свой рост на ваши заработки...
Прошло несколько дней. Шемякин оказался в дружеской компании. Рассказал о нашей встрече:
«...Я говорю — какой же вы огромный! А Довлатов говорит — охотно меняю свой рост на ваш... (Шемякин помедлил)... талант!»
В общем, мало того, что Шемякин — замечательный
художник. Он еще и талантливый редактор...

Виктор ШКЛОВСКИЙ

Как-то раз мне довелось беседовать со Шкловским. В ответ на мои идейные претензии Шкловский заметил:
— Да, я не говорю читателям всей правды. И не потому, что боюсь. Я старый человек. У меня было три инфаркта. Мне нечего бояться. Однако я действительно не говорю всей правды. Потому что это бессмысленно. Да, бессмысленно...
И затем он произнес дословно следующее:
— Бессмысленно внушать представление об аромате дыни человеку, который годами жевал сапожные шнурки...

Владимир АШКЕНАЗИ

Говорят, Хрущев был умным человеком. Но пианист Владимир Ашкенази был еще умнее.
Многие считают Владимира Ашкенази невозвращенцем. Это не соответствует действительности. Ашкенази выехал на Запад совершенно легально. Вот как это случилось. (Если верить мемуарам Хрущева, кстати, довольно правдивым.)
Ашкенази был, что называется, выездным. Женился на исландке. Продолжал гастролировать за рубежом. И каждый раз возвращался обратно. Даже каждый раз покупал заранее обратный билет.
Как-то раз они с женой были в Лондоне. Ашкенази обратился в советское посольство. Сказал, что жена больше не хочет ехать в Москву. Спросил, как ему быть.
Посол доложил все это министру Громыко. Громыко сообщил Хрущеву. Хрущев, как явствует из его мемуаров, сказал:
— Допустим, мы прикажем ему вернуться. Разумеется, он не вернется. И к тому же станет антисоветским человеком.
Хрущев так и выразился дословно: «Зачем нам плодить антисоветского человека?» И продолжал:
— Дадим ему заграничный паспорт. Пусть останется советским человеком. Пусть ездит куда ему вздумается. А когда захочет, пусть возвращается домой.
Домой Ашкенази так и не вернулся. Но своих родных от притеснений уберег. Все закончилось мирно и пристойно...
Не зря говорят, что Хрущев был умным человеком.

Галина ВИШНЕВСКАЯ

Это было в пятидесятые годы. Мой отец готовил эстрадный спектакль «Коротко и ясно». Пригласил двух молодых артисток из областной филармонии. Роли им предназначались довольно скромные. Что-то станцевать на заднем плане. Что-то спеть по мере надобности.
На худсовете одну артистку утвердили, другую забраковали. Худрук Ленгосэстрады Гершуни сказал моему отцу:
— Пожалуйста, мы эту вашу Галю зачислим в штат актрисой разговорного жанра. Репетируйте. Пусть она играет все, что надо. Но петь... Уж поверьте мне как специалисту — петь она не будет...

Джордж БАЛАНЧИН и Соломон ВОЛКОВ

Волков начинал как скрипач. Даже возглавлял струнный квартет. Как-то обратился в Союз писателей:
— Мы хотели бы выступить перед Ахматовой. Как это сделать?
Чиновники удивились:
— Почему же именно Ахматова? Есть и более уважаемые писатели — Мирошниченко, Саянов, Кетлинская...
Волков решил действовать самостоятельно. Поехал с товарищами к Ахматовой на дачу. Исполнил новый квартет Шостаковича.
Ахматова выслушала и сказала:
— Я боялась только, что это когда-нибудь закончится...
Прошло несколько месяцев. Ахматова выехала на Запад.
Получила в Англии докторат. Встречалась с местной интеллигенцией.
Англичане задавали ей разные вопросы — литература, живопись, музыка.
Ахматова сказала:
— Недавно я слушала потрясающий опус Шостаковича. Ко мне
на дачу специально приезжал инструментальный ансамбль. Англичане поразились:
— Неужели в СССР так уважают писателей?
Ахматова подумала и говорит:
— В общем, да...

Михаил БАРЫШНИКОВ

Альфред ШНИТКЕ

Александр ГОДУНОВ

Марья и Андрей СИНЯВСКИЕ

Марья Васильевна своеобразно реагирует на письма. Она их даже не распечатывает. Ей кажется, что это не порок, а интересная, даже метафизическая особенность характера. При этом Марья Васильевна занимается самой разнообразной деятельностью. В том числе и предпринимательской. Ведет идейную борьбу. Поддерживает отношения с большим количеством людей. Однако писем не распечатывает. Друзья указывают на конвертах:
«Деньги!»
Или:
«Чек!»
Или:
«Потрясающая сплетня о Максимове!»
Даже это не всегда помогает...
Синявский говорил:
— Хорошо, когда опаздываешь, немного замедлить шаг...

Владимир ГОРОВИЦ

Соломон Волков написал книгу «Чайковский по Баланчину». Книга вышла по-английски, имела успех. В ней приводились любопытные сведения о Чайковском.
Исключительная тяга к музыке обнаружилась у Пети Чайковского в раннем детстве. Он готов был просиживать за роялем круглые сутки. Родители не хотели, чтобы он переутомлялся. Запрещали ему играть слишком много.
Тогда он начинал барабанить по стеклу. Однажды так увлекся, что стекло разбилось. Мальчик поранил руку...
Волков преподнес экземпляр своей книги знаменитому Горовицу. Был совершенно уверен, что маэстро ее не прочтет. Поскольку Горовиц, как многие великие художники, был занят исключительно собой.
И вот однажды с Горовицем беседовали журналисты. И Горовиц сказал:
«В детстве я готов был просиживать у рояля круглые сутки. Родители не хотели, чтобы я переутомлялся. Запрещали мне играть слишком много. Тогда я начинал барабанить по стеклу. Однажды так увлекся, что стекло разбилось. И я поранил руку...»
Волков, рассказывая эту историю, почти ликовал:
— Значит, он все-таки прочитал мою книгу!

Арам ХАЧАТУРЯН

Евгений ЕВТУШЕНКО

Владимир СОЛОУХИН

Слышал я такую фантастическую историю.
Было это еще при жизни Сталина. В Москву приехал Арман Хаммер. Ему организовали торжественную встречу. Даже имело место что-то вроде почетного караула.
Хаммер прошел вдоль строя курсантов. Приблизился к одному из них, замедлил шаг. Перед ним стоял высокий и широкоплечий русый молодец.
Хаммер с минуту глядел на этого парня. Возможно, размышлял о загадочной славянской душе.
Все это было снято на кинопленку. Вечером хронику показали товарищу Сталину. Вождя заинтересовала сцена — американец любуется русским богатырем. Вождь спросил:
— Как фамилия?
— Курсант Солоухин, — немедленно выяснили и доложили подчиненные.
Вождь подумал и сказал:
— Не могу ли я что-то сделать для этого хорошего парня?
Через двадцать секунд в казарму прибежали запыхавшиеся генералы и маршалы:
— Где курсант Солоухин?
Появился заспанный Володя Солоухин.
— Солоухин, — крикнули генералы, — есть у тебя заветное желание?
Курсант, подумав, выговорил:
— Да я вот тут стихи пишу... Хотелось бы их где-то напечатать.
Через три недели была опубликована его первая книга — «Дождь в степи».