Приглашаю присоединиться ко мне в следующих сервисах:

Скверный анекдот достоевский


Скверный анекдот — Википедия

Материал из Википедии — свободной энциклопедии

«Скве́рный анекдо́т» — рассказ Ф. М. Достоевского. Рассказ написан в сатирическом ключе, с элементами гротеска.

Впервые опубликован в журнале «Время» в 1862 году.

У действительного статского советника Ивана Ильича Пралинского была идея, что если он будет гуманен, то люди полюбят его, будут ему верить, а, следовательно, будут верить в государственную реформу и полюбят её. Стало быть, его личные качества приобретают важное общественное значение.

Зимним вечером, засидевшись в гостях, Иван Ильич, не дождавшись экипажа, пошёл домой пешком и случайно вышел к дому Пселдонимова, одного из своих мелких служащих. Там справляли свадьбу, и генерал, полный благородных намерений, зашёл поздравить молодых.

Неожиданное появление высокого начальства парализовало гостей, ситуация становилась всё более неловкой как для окружающих, так и для самого генерала. Жених от пережитого был невменяем и находился на грани помешательства. В итоге размякший от собственного благодушия Иван Ильич, выпив лишнего, быстро опустился до уровня пьяной свадебной компании. Желая показать широту своих взглядов, Пралинский наталкивается на непонимание своих мотивов, и даже отчасти на оскорбления со стороны публики, пришедшей на свадьбу.

Наутро проспавшийся чиновник испытал чувство такого стыда и омерзения, что с радостью и с каким-то особым удовольствием подписал просьбу вчерашнего жениха о переводе в другой департамент.

Обстановка свадебного пиршества, а равно семейные обстоятельства «маленького человека» Пселдонимова и подробности быта петербургского «дна» нарисованы самым саркастическим и безжалостным тоном. Пралинский же представлен хоть и благородно рассуждающим, но малоумным человеком.

В этом произведении отразились стилистические особенности ранней поэтики Достоевского с его склонностью к эксцентрике, и описанию неприглядных сторон человеческой жизни. Вместе с тем парадоксальная атмосфера произведения может быть понята как переход героя в «перевёрнутый», «карнавальный» (в терминологии Михаила Бахтина) статус.

Атмосфера произведения напоминает дурной сон, в котором, при желании, можно найти важные психоаналитические мотивы. Так, находящегося в состоянии сильного опьянения героя кладут спать на постель, предназначенную для новобрачных, и так далее. [источник не указан 826 дней]

В 1966 году режиссёрами Александром Аловым и Владимиром Наумовым по этому рассказу был снят одноимённый фильм. Фильм не вышел на экраны по цензурным соображениям. Впервые был показан публике лишь в 1987 году.

Скверный анекдот - Федор Михайлович Достоевский. Антология жизни и творчества

Рассказ Достоевского остался незамеченным современниками. Лишь Н.Н. Страхова «Скверный анекдот» привлек своей «блестящею отделкою» (Отечественные записки. 1867. № 2. С. 553). Замечания, касающиеся этого произведения, встречаются у А.М. Ремизова, И.Ф. Анненского и других, однако в целом они носят весьма разрозненный, если не сказать случайный характер. Для литературоведов «анекдот» Достоевского представляет интерес в нескольских аспектах.

Наряду с другими произведениями так называемых малых жанров «Скверный анекдот» оставляет «литературную эмбриологию Достоевского»: в них («малых жанрах»), по словам Н.К. Михайловского, можно «найти задатки всех последующих образов, картин, идей, художественных и логических приемов» писателя (Михайловский Н.К. Статьи о русской литературе XIX — начала XX века. Л., 1989. С. 157). В связи с этим тщательному изучению подвергаются вопросы преемственности «Скверного анекдота» с произведениями эпохи. История генерала Пралинского оказывается в одном ряду с заметкой «Образцы чистосердечия» (Время. 1861. № 3), где, как утверждает Е.И. Кийко, писатель также говорит о несоответствии идей «деловых» людей их поступкам, противоречащим «принципам гуманизма». «Скверный анекдот» служит своеобразным мостом, соединяющим «чиновничьи» повести Достоевского 1840-х гг. с произведениями 1860-х гг., и прежде всего с «Записками из подполья». В частности, на типологическую общность ситуаций в «Двойнике» и «Скверном анекдоте» указывает В.С. Нечаева (Нечаева В.С. Журнал М.М. и Ф.М. Достоевских «Время» 1861–1863. М.: Наука, 1972. С. 122–125).

При изучении «Скверного анекдота» с 1920-х по 1970-е гг. особый акцент делается на элементах сатиры, пародии и гротеска (см. статьи В.С. Дороватовской-Любимовой, 3.М. Ефимовой и др.). В качестве писателей, наиболее близких Достоевскому по идеологическим и художественным позициям в период создания рассказа, называются имена Салтыкова-Щедрина (ср., например, «Сатиры в прозе», 1859–1862) и Гоголя. «Гоголевская» линия выявлена при анализе этимологии фамилий героев «Скверного анекдота», осуществляемом в работах Г.В. Степановой, М.С. Альтмана и других. Гоголевская аллюзия содержится уже в самом названии рассказа, отсылающем к реплике Плюшкина в «Мертвых душах». Однако еще в 1947 г. К.В. Мочульский полагал, что рассказ Достоевского «написан в стиле самых свирепых обличений Щедрина». Это наблюдение перекликается с разработками авторов 2-й половины XX в., согласно которым «Скверный анекдот», продолжая традицию физиологических очерков натуральной школы, в то же время сближается «новыми для автора элементами гротеска с сатирой Щедрина».

Особую актуальность для изучения произведений Достоевского в 1980-х гг. приобретает проблема позиции автора и способов ее выражения. Не случайно этот вопрос становится предметом самостоятельного монографичекого рассмотрения (см., например, исследование М.И. Циц). В ряде работ (Л.М. Розенблюм, Г.М. Фридлендер и др.) дается целостный взгляд на рассказ писателя с учетом пересмотра им своих взглядов после крестьянской реформы 1861 г. Точку зрения «ортодоксального» советского литературоведения на анекдот, рассказанный Достоевским, выражает Н. Утехин: в рассказе изображен «постыдный исход <...> истории хождения казенного либерализма в народ в лице генерала-гуманиста Пралинского», обнаруживающий «невозможность и бесперспективность любого рода либеральных преобразований». В несколько морализаторском ключе трактовка «Скверного анекдота» дана в монографии Р.Г. Назирова, утверждающего, что «рассказ о генерале-реформаторе» есть «жестокое обвинение всему русскому образованному обществу в лицемерии перед собой», попытка «заклеймить позором всякий моральный комфорт» и «призыв <...> осознать эгоистически поверхностный характер либерального реформаторства» (Назиров Р.Г. Творческие принципы Ф.М. Достоевского. Саратов, 1982. С. 50–51). Отметим также оригинальность трактовки рассказа Г.К. Щенниковым: не принимая ни сторону «маленького чиновника», ни сторону «его превосходительства», автор статьи высказывает мысль, по духу близкую Достоевскому, о том, что социальное обновление невозможно без просветления человеческого духа, ибо в противном случае «эмансипированный генерал» предстает лишь фразером, а «освободившийся обыватель» оказывается «хамом, хищником и приспособленцем».

Исследователи «Скверного анекдота» с новой остротой поднимают вопрос о гуманизме писателя, формой выражения которого стал его «черный», «жестокий» юмор. Герои рассказа Достоевского, в интерпретации отечественных литературоведов, представляют собой уже знакомые читателю по другим произведениям Достоевского социальные и этико-эстетические типы. В частности, Е.И. Кийко пишет: «Образ старика Млекопитаева явился новым вариантом "злого шута" типа Фомы Опискина <...> причем многие черты характера этого героя предвещали будущего человека "из подполья"». В Пралинском, по мнению многих исследователей (например, Р.Г. Назирова), находит свое отражение трансформация образа мечтателя, характерного для произведений Достоевского 1840–1850-х гг. («Белые ночи», «Хозяйка»). Тем не менее, будучи мечтателем и романтиком, «Пралинский в сущности остается на "патриархальных" принципах генерала 1840-х гг., с крепостнической формулой: "они уже мои; я отец, они дети..."» (Нечаева). Пселдонимову в восприятии большинства исследователей достается роль «маленького чиновника», которому, однако, в отличие, скажем, от Макара Девушкина, уготовлена «"раблезианская" расправа» — «сцена супружеского провала» (Назиров). При этом «совестью» рассказа Достоевского, выразителем его положительной программы предстает старушка, мать Пселдонимова, или акцент исследовательского внимания смещается в сторону студентов, офицеров, вольных художников, учащихся и канцеляристов, которые «дружно противостояли барским претензиям и замашкам генерала» (Нечаева).

На самом деле герой Достоевского чрезвычайно социализирован и чувствует себя генералом и начальником в каждую минуту своей жизни. Не случайна в этом смысле его «оговорка»: «Дай, думаю, зайду к подчиненному, посмотрю, как мои чиновники веселятся и... женятся». Однако предметом художественного исследования Достоевского в «Скверном анекдоте» является человек, «выпавший» из привычной ему жестко детерминированной обществом сетки отношений. Нетрудно заметить, что всем героям рассказа, за исключением, пожалуй, городового, впервые в столь явном виде писателем был «предоставлен» отдых, «дарован» праздник. Все они, не исключая главного героя, у Достоевского оказались «не у дел», праздно шатающимися, отдыхающими. Лишь в финале мы видим «его превосходительство» в канцелярской обстановке, выслушивающим доклады и делающим распоряжения. Его же основное занятие в рассказе — празднование. В дальнейшем изложении будет предложена интерпретация «Скверного анекдота» на основе анализа праздничного, неофициального, бытового поведения высокопоставленного чиновника как некоей семиотической системы.

Узловыми моментами повествования Достоевского являются праздничные торжества, которые посещает Иван Ильич Пралинский — главный герой рассказа. Но вначале обратимся к фигуре генерала Никифорова, справляющего новоселье и, значит, выступающего в роли организатора и устроителя праздника.

Фигура Степана Никифоровича освящена авторитетом хозяина, старшего по возрасту и — до недавнего времени — по положению, начальника. Не случайно г. Пралинский «до сих пор всегда уважал и даже слушался» Никифорова. Можно сказать, что генерал Никифоров, как человек, который добился в своей жизни большего и раньше остальных, исполняет роль учителя жизни. «Знание» придает его лицу выражение «лукавства» («лукаво слушал»).

Избранный героем «эмблематический» стиль поведения не позволяет ему много говорить. Именно г. Никифоров проронил слово, смысл которого открылся одному из его собеседников не сразу (ср.: «То есть как это не выдержим? — спросил Иван Ильич, удивляясь внезапному и отрывочному замечанию Степана Никифоровича». «"Не выдержал!" — сказал он про себя и в бессилье опустился на стул»). Однако, как правило, Степан Никифорович молчит и лишь подает «знаки», которые безошибочно «улавливают» его бывшие подчиненные.

Пралинский лишь на первый взгляд выступает главным оппонентом Степана Никифоровича, но на деле не расходится с ним по принципиальным пунктам, ибо, по меткому замечанию старого генерала, «человеколюбие всегда следовало». Эту ситуацию вовсе не скандализирует даже то обстоятельство, что бывший подчиненный осмеливается наконец высказать в глаза бывшему своему начальнику мысль о гуманности с подчиненными, «от чиновника до писаря, от писаря до дворового слуги, от слуги до мужика». Однако в «спиче» Пралинского нетрудно заметить преимущественно дидактические, наставительные интонации: «...гуманность первое дело <...>. Гуманность все спасет и все вывезет», «гуманность, говорю я...». Уже теперь, у Никифорова (а не позднее, на свадьбе Пселдонимова), являясь гостем, официально приглашенным, Иван Ильич ведет себя как самозванец, претендующий занять место хозяина и владельца дома. Он выступает в роли нового учителя и законника и тем самым не просто замещает в споре генерала Никифорова, но и делает заявку на то, чтобы сместить его самого, сменить собой. Не случайно и Степан Никифорович замечает, что Иван Ильич их «распекает», т.е. ведет себя подобно отцу, учителю или начальнику, беседующему с нашкодившим сыном, с нерадивым учеником или с провинившимся подчиненным. В то же самое время Пралинский внутренне боится, будут ли его притязания рассмотрены всерьез: «Они, кажется, принимают меня за мальчишку».

Пралинский в конце концов обнаруживает себя «под хмельком» ночью на улице. Хотя дальнейшие «похождения» героя описаны автором в иронических тонах, можно сказать, что Иван Ильич принимает участие во всеобщих народных гуляньях, ибо невольно приобщается к событиям города, который так же, как и он, гуляет — празднует — весь, от кучера до генерала. Так, в доме генерала Никифорова справляется новоселье, у Млекопитаева–Пселдонимова — свадьба, собравшая под окнами зевак («больше женщины в ватных сапогах и в платках на голове»), и даже Трифон сбежал «на свадьбу к какой-то своей куме или к сестре <...>. Здесь же где-то на Петербургской». Благодаря атмосфере праздника, город оказывается опутанным отношениями родства и хотя бы дальнего знакомства и «человек, — как и предполагал Иван Ильич, — уловлен, так сказать, сетями». Объединенные узами родства и деловыми связями, люди, как кажется Пралинскому, будто и на самом деле близки к тому, чтобы в эти праздничные дни обняться нравственно: «Ну, и обнимутся, а тебе что за дело?» — мысленно продолжает свой спор с невидимым оппонентом Иван Ильич. Поэтому неудивительно, что и у него самого возникает мысль явиться на свадьбу подчиненного не просто «свадебным генералом», но и в самом деле посаженным отцом («...я отец, они дети»), а через девять месяцев прийти к нему снова «в качестве кума».

Иван Ильич избирает линию поведения, свойственного «молодому либералисту». Упоминание Достоевского о либеральности Пралинского («Он <...> во многих местах успел прослыть отчаянным либералом») представляется важным потому, что действие рассказа происходит в пореформенной России 1860-х гг.

«Либералисту», согласно Ю.М. Лотману, свойственно «каждый поступок рассматривать как имеющий значение, достойный памяти потомков, внимания историков...» ( Лотман Ю.М. Декабрист в повседневной жизни // Лотман Ю.М. Избранные статьи. Таллин, 1992. Т. 1. С. 332). Пралинский также склонен видеть себя не только «сановником, но даже государственным мужем, которого долго будет помнить вся Россия». Писатель предельно гиперболизирует тщеславие своего героя, которому «даже мерещились... подчас монументы». Поэтому открытая калитка, через которую Иван Ильич «бодро» вошел в дом «регистратора, рублях на десяти», оказывается для него дверью в историю. Однако в историю принято входить прилично и серьезно, а Пралинский оставляет свой след в истории комически, когда ногой попадает в галантир. Тем не менее он убежден, что «Пселдонимов будет детям своим поминать, как сам генерал пировал <...> на его свадьбе!», а те, в свою очередь, расскажут об этом своим внукам.

Наконец, для человека, придерживающегося данного типа поведения, характерен, согласно Ю.М. Лотману, «бравирующий либертинаж», проявляющийся, в частности, в том, что молодой «вольнодумец» стремится сделать что-либо неслыханное и совершенно недозволенное (Лотман Ю.М. Указ. соч. С. 322).

Свадебный пир воспринимается всеми его участниками как сфера «скорой эмансипации» и свободного, «откровенного», «развязного» самовыражения, не считающегося с церемониями. Но именно генералу Пралинскому дается она нелегко.

Иван Ильич является на «бал» Пселдонимова со своей давней заботой — «нравственную цель обнаружить». В то же время манера Ивана Ильича держаться на людях неминуемо антагонистична по отношению к тем, кто был приглашен на свадьбу, и ведет его к непримиримой конфронтации с гостями, вызывает их сопротивление: присутствующие собрались веселиться, а не внимать нравственные уроки («за столом действительно были враги его и <...> в этом уже нельзя было сомневаться»). Одним словом, Пралинский оказывается в положении человека, которому следует «нести» свою личность, ставшую для других людей увлекательным и живописным зрелищем: «...он видел, что все гости ожидают чего-то, что в обеих дверях столпились даже все домочадцы и чуть не влезают друг на друга, чтоб его поглядеть и послушать».

Попытка стать собой не удается с первого раза: оказавшись в фокусе всеобщего внимания, Иван Ильич «кривляется». Это одновременно понял и он сам («сознавал, что кривляется, но уже совладать с собою не мог»), и гости («Вы пришли ломаться и искать популярности»).

Праздник, по замыслу Пралинского, должен обернуться его триумфом, величанием почетного гостя. Ивану Ильичу важно всех вовлечь в это зрелище, как можно больше людей очаровать собой, включить в свою игру, быть ее демиургом. Поэтому «кривляние» героя — это еще и знак его игрового поведения. Пралинский уподобляет присутствующих актерам: их выход должен быть своевременен и реплики им следует подавать также вовремя и кстати. В этом случае Иван Ильич чувствует, что общение с другими людьми приобретает вид взаимодействия, понимания и сотворчества, приносит ему радость. Но «молодая», вместо того чтобы появиться перед генералом, «тотчас спряталась», а когда пришло ее время вступать в разговор, «на привет генерала она ровно ничего не сумела сказать». Ее мать вообще «не хотела быть ему представленной» и вышла только к ужину. Пселдонимов напоминает читателю начинающего или плохого актера, потому что стоит, «точно он <...> деревянный», и Пралинский им недоволен: «...тут-то бы и улыбаться ослу, и все бы пошло как по маслу». Однако и в другой раз Порфирия «скрючило, но вовсе не так, как надобно было генералу».

Об игровой доминанте в поведении героя Достоевского говорит и его «опрокинутый» статус. Известно, что «в зеркальном мире праздника» нередко происходит мена социальных ролей: появляясь на свадьбе в роли прогрессиста и гуманиста, генерал «готов снизойти до всех, до самых низших...» В тексте Достоевского трансформируется евангельский мотив: «всякий, возвышающий сам себя, унижен будет, а унижающий себя возвысится» (Лк. 14:11): как самый малый и презренный мира сего входит генерал в дом Пселдонимова («Ведь не прогонишь же ты меня, полагаю...»). Осмотревшись, Иван Ильич приходит к выводу: «Они даже не уважают меня». «Я унижаю себя, что так говорю...» — эта мысль генерала настолько отчетлива, что проговорена им вслух. Пралинский чувствует себя не просто униженным, но и низведенным до состояния ничтожества: «Нет, нет! — кричал генерал,— я уничтожен...»

Апелляция ко всем в данном случае придает унижению героя космический масштаб: весь мир становится не только свидетелем, но и участником сцены поругания Пралинского. Не дослушав каламбур Ивана Ильича и не взглянув на него, новобрачная «упорхнула» от него танцевать кадриль, причем офицер, ее пригласивший, «даже не извинился». Жених смотрит на него, «чуть-чуть не говоря: "А чтоб ты провалился, проклятый!"». Студент корчит генералу рожи и в лицо кричит петухом. Кто-то из гостей попадает в него хлебным шариком. «Наклюкавшийся» учащийся дерзко перебивает его превосходительство. И, наконец, сотрудник «Головешки» произносит перед Пралинским обличительную речь. Посрамление генерала проходит под громкие залпы всеобщего хохота и даже аплодисменты. Особо отметим случай передразнивания генерала, принимающий вид улюлюканья, ставшего апогеем унижения генерала.

Достоевский определяет жанр произведения как анекдот — рассказ о забавном или поучительном случае из жизни исторического лица.

Герой-демиург в рассказе Достоевского не просто устраивает скандал или выходит из состояния равновесия, он переживает пароксизм чувства личности, вызванный тем, что любое проявление его личности, с одной стороны, принимается окружающими с неприязнью и даже враждебностью, а с другой стороны, в нем самом возникает и усиливается чувство конфуза, стыда, сомнения за «содеянное» и «сотворенное»: «...стыд, какой-то глубокий, невыносимый стыд всё более и более надрывал его сердце». Катастрофа Пралинского заключается в том, что он не смог удержать границы своего мира («Не выдержал!»). Именно с «демиургической» неудачей Пралинского связаны сцены его стыда, унижения и «уничтожения».

Несостоятельность личности Пралинского означает и то, что мир остается прежним, таким, каким его видят Никифоров и Шипуленко. Это ставит под сомнение будущее Пралинского как реформатора России и в то же время лишает его возможности жить иначе, чем они. В самом начале рассказа два смысловых комплекса — реформа в стране и индивидуальная свобода — реализованы автором в метафоре: глоток вина — глоток воздуха — глоток свободы, в равной мере оказывающий радостное и опьяняющее воздействие: «На него (опьяневшего Пралинского. — Е.К.) подействовал свежий воздух и, так сказать, раскачал его». (Ср. с Шипуленко, который «торопливо откланялся» и тут же уехал). Уже с этого момента рассказ Пралинского связан с мотивом колебания как механического отклонения в сторону. Итоговый призыв Пралинского к «строгости» («Нет, строгость, одна строгость и строгость!») можно интерпретировать как знак возвращения героя Достоевского к своей обычной, повседневной жизни, ведь именно строгость (а не дисциплина!) является стилистической доминантой буден.

Заключительная эмоциональная закрытость Пралинского, его боязнь людей, приобретенная героем к концу рассказа, предвещает в творчестве Достоевского появление «человека из подполья», который начинает обустраиваться уже внутри себя. На типологическое сходство этих героев указывает мотив зубной боли, возникающий в «анекдоте» в связи с Млекопитаевой, якобы «родившейся с зубной болью», с той только разницей, что в произведении 1864 г. тема зубной боли развивается уже непосредственно самим главным героем и из внешнего мира переносится во внутренний план, в его сознание.

Кабакова Е.Г. Скверный анекдот // Достоевский: Сочинения, письма, документы: Словарь-справочник. СПб., 2008. С. 168—172.

Прижизненные публикации (издания):

1862 — Время. Журнал литературный и политический, издаваемый под редакцией М. Достоевского. СПб.: Тип. Э. Праца, 1862. Ноябрь. Отд. I. С. 299—352.

1865 — Полное собрание сочинений Ф.М. Достоевского. Вновь просмотренное и дополненное самим автором издание. Издание и собственность Ф. Стелловского. СПб.: Тип. Ф. Стелловского, 1865. Т. II. С. 171—192.

1866 — Скверный анекдот. Рассказ Ф.М. Достоевского. Новое просмотренное издание. Издание и собственность Ф. Стелловского. СПб.: Тип. Ф. Стелловского, 1866. 74 с.

Читать книгу «Скверный анекдот» онлайн полностью бесплатно — Федор Достоевский — MyBook.


Федор Михайлович Достоевский
Скверный анекдот

* * *

Этот скверный анекдот случился именно в то самое время, когда началось с такою неудержимою силою и с таким трогательно-наивным порывом возрождение нашего любезного отечества и стремление всех доблестных сынов его к новым судьбам и надеждам. Тогда, однажды зимой, в ясный и морозный вечер, впрочем часу уже в двенадцатом, три чрезвычайно почтенные мужа сидели в комфортной и даже роскошно убранной комнате, в одном прекрасном двухэтажном доме на Петербургской стороне и занимались солидным и превосходным разговором на весьма любопытную тему. Эти три мужа были все трое в генеральских чинах. Сидели они вокруг маленького столика, каждый в прекрасном, мягком кресле, и между разговором тихо и комфортно потягивали шампанское. Бутылка стояла тут же на столике в серебряной вазе – со льдом. Дело в том, что хозяин, тайный советник Степан Никифорович Никифоров, старый холостяк лет шестидесяти пяти, праздновал свое новоселье в только что купленном доме, а кстати уж и день своего рождения, который тут же пришелся и который он никогда до сих пор не праздновал. Впрочем, празднование было не бог знает какое; как мы уже видели, было только двое гостей, оба прежние сослуживцы г-на Никифорова и прежние его подчиненные, а именно: действительный статский советник Семен Иванович Шипуленко и другой, тоже действительный статский советник, Иван Ильич Пралинский. Они пришли часов в девять, кушали чай, потом принялись за вино и знали, что ровно в половине двенадцатого им надо отправляться домой. Хозяин всю жизнь любил регулярность. Два слова о нем: начал он свою карьеру мелким необеспеченным чиновником, спокойно тянул канитель лет сорок пять сряду, очень хорошо знал, до чего дослужится, терпеть не мог хватать с неба звезды, хотя имел их уже две, и особенно не любил высказывать по какому бы то ни было поводу свое собственное личное мнение. Был он и честен, то есть ему не пришлось сделать чего-нибудь особенно бесчестного; был холост, потому что был эгоист; был очень не глуп, но терпеть не мог выказывать свой ум; особенно не любил неряшества и восторженности, считая ее неряшеством нравственным, и под конец жизни совершенно погрузился в какой-то сладкий, ленивый комфорт и систематическое одиночество. Хотя сам он и бывает иногда в гостях у людей получше, но еще смолоду терпеть не мог гостей у себя, а в последнее время, если не раскладывал гранпасьянс, довольствовался обществом своих столовых часов и по целым вечерам невозмутимо выслушивал, дремля в креслах, их тиканье под стеклянным колпаком на камине. Наружности был он чрезвычайно приличной и выбритой, казался моложе своих лет, хорошо сохранился, обещал прожить еще долго и держался самого строгого джентльменства. Место у него было довольно комфортное: он где-то заседал и что-то подписывал. Одним словом, его считали превосходнейшим человеком. Была у него одна только страсть или, лучше сказать, одно горячее желанье: это – иметь свой собственный дом, и именно дом, выстроенный на барскую, а не на капитальную ногу. Желанье его наконец осуществилось: он приглядел и купил дом на Петербургской стороне, правда далеко, но дом с садом, и притом дом изящный. Новый хозяин рассуждал, что оно и лучше, если подальше: у себя принимать он не любил, а ездить к кому-нибудь или в должность – на то была у него прекрасная двуместная карета шоколадного цвету, кучер Михей и две маленькие, но крепкие и красивые лошадки. Все это было благоприобретенное сорокалетней, копотливой экономией, так что сердце на все это радовалось. Вот почему, приобретя дом и переехав в него, Степан Никифорович ощутил в своем спокойном сердце такое довольство, что пригласил даже гостей на свое рожденье, которое прежде тщательно утаивал от самых близких знакомых. На одного из приглашенных он имел даже особые виды. Сам он в доме занял верхний этаж, а в нижний, точно так же выстроенный и расположенный, понадобилось жильца. Степан Никифорович и рассчитывал на Семена Ивановича Шипуленко и в этот вечер даже два раза сводил разговор на эту тему. Но Семен Иванович на этот счет отмалчивался. Это был человек тоже туго и долговременно пробивавший себе дорогу, с черными волосами и бакенбардами и с оттенком постоянного разлития желчи в физиономии. Был он женат, был угрюмый домосед, свой дом держал в страхе, служил с самоуверенностию, тоже прекрасно знал, до чего он дойдет, и еще лучше – до чего никогда не дойдет, сидел на хорошем месте и сидел очень крепко. На начинавшиеся новые порядки он смотрел хоть и не без желчи, но особенно не тревожился: он был очень уверен в себе и не без насмешливой злобы выслушивал разглагольствия Ивана Ильича Пралинского на новые темы. Впрочем, все они отчасти подвыпили, так что даже сам Степан Никифорович снизошел до господина Пралинского и вступил с ним в легкий спор о новых порядках. Но несколько слов о его превосходительстве господине Пралинском, тем более что он-то и есть главный герой предстоящего рассказа.

Действительный статский советник Иван Ильич Пралинский всего только четыре месяца как назывался вашим превосходительством, одним словом, был генерал молодой. Он и по летам был еще молод, лет сорока трех и никак не более, на вид же казался и любил казаться моложе. Это был мужчина красивый, высокого роста, щеголял костюмом и изысканной солидностью в костюме, с большим уменьем носил значительный орден на шее, умел еще с детства усвоить несколько великосветских замашек и, будучи холостой, мечтал о богатой и даже великосветской невесте. Он о многом еще мечтал, хотя был далеко не глуп. Подчас он был большой говорун и даже любил принимать парламентские позы. Происходил он из хорошего дома, был генеральский сын и белоручка, в нежном детстве своем ходил в бархате и батисте, воспитывался в аристократическом заведении и хоть вынес из него не много познаний, но на службе успел и дотянул до генеральства. Начальство считало его человеком способным и даже возлагало на него надежды. Степан Никифорович, под началом которого он и начал и продолжал свою службу почти до самого генеральства, никогда не считал его за человека весьма делового и надежд на него не возлагал никаких. Но ему нравилось, что он из хорошего дома, имеет состояние, то есть большой капитальный дом с управителем, сродни не последним людям и, сверх того, обладает осанкой. Степан Никифорович хулил его про себя за избыток воображения и легкомыслие. Сам Иван Ильич чувствовал иногда, что он слишком самолюбив и даже щекотлив. Странное дело: подчас на него находили припадки какой-то болезненной совестливости и даже легкого в чем-то раскаянья. С горечью и с тайной занозой в душе сознавался он иногда, что вовсе не так высоко летает, как ему думается. В эти минуты он даже впадал в какое-то уныние, особенно когда разыгрывался его геморрой, называл свою жизнь une existence manqée,[1] переставал верить, разумеется про себя, даже в свои парламентские способности, называя себя парлером,[2] фразером, и хотя все это, конечно, приносило ему много чести, но отнюдь не мешало через полчаса опять подымать свою голову и тем упорнее, тем заносчивее ободряться и уверять себя, что он еще успеет проявиться и будет не только сановником, но даже государственным мужем, которого долго будет помнить Россия. Из этого видно, что Иван Ильич хватал высоко, хотя и глубоко, даже с некоторым страхом, таил про себя свои неопределенные мечты и надежды. Одним словом, человек он был добрый и даже поэт в душе. В последние годы болезненные минуты разочарованья стали было чаще посещать его. Он сделался как-то особенно раздражителен, мнителен и всякое возражение готов был считать за обиду. Но обновляющаяся Россия подала ему вдруг большие надежды. Генеральство их довершило. Он воспрянул; он поднял голову. Он вдруг начал говорить красноречиво и много, говорить на самые новые темы, которые чрезвычайно быстро и неожиданно усвоил себе до ярости. Он искал случая говорить, ездил по городу и во многих местах успел прослыть отчаянным либералом, что очень ему льстило. В этот же вечер, выпив бокала четыре, он особенно разгулялся. Ему захотелось переубедить во всем Степана Никифоровича, которого он перед этим давно не видал и которого до сих пор всегда уважал и даже слушался. Он почему-то считал его ретроградом и напал на него с необыкновенным жаром. Степан Никифорович почти не возражал, а только лукаво слушал, хотя тема интересовала его. Иван Ильич горячился и в жару воображаемого спора чаще, чем бы следовало, пробовал из своего бокала. Тогда Степан Никифорович брал бутылку и тотчас же добавлял его бокал, что, неизвестно почему, начало вдруг обижать Иван Ильича, тем более что Семен Иваныч Шипуленко, которого он особенно презирал и, сверх того, даже боялся за цинизм и за злость его, тут же сбоку прековарно молчал и чаще, чем бы следовало, улыбался. «Они, кажется, принимают меня за мальчишку», – мелькнуло в голове Ивана Ильича.

– Нет-с, пора, давно уж пора было, – продолжал он с азартом. – Слишком опоздали-с, и, на мой взгляд, гуманность первое дело, гуманность с подчиненными, памятуя, что и они человеки. Гуманность все спасет и все вывезет...

– Хи-хи-хи-хи! – послышалось со стороны Семена Ивановича.

– Да что же, однако ж, вы нас так распекаете, – возразил наконец Степан Никифорович, любезно улыбаясь. – Признаюсь, Иван Ильич, до сих пор не могу взять в толк, что вы изволили объяснять. Вы выставляете гуманность. Это значит человеколюбие, что ли?

– Да, пожалуй, хоть и человеколюбие. Я...

– Позвольте-с. Сколько могу судить, дело не в одном этом. Человеколюбие всегда следовало. Реформа же этим не ограничивается. Поднялись вопросы крестьянские, судебные, хозяйственные, откупные, нравственные и... и... и без конца их, этих вопросов, и всё вместе, всё разом может породить большие, так сказать, колебанья. Вот мы про что опасались, а не об одной гуманности...

– Да-с, дело поглубже-с, – заметил Семен Иванович.

– Очень понимаю-с, и позвольте вам заметить, Семен Иванович, что я отнюдь не соглашусь отстать от вас в глубине понимания вещей, – язвительно и чересчур резко заметил Иван Ильич, – но, однако ж, все-таки возьму на себя смелость заметить и вам, Степан Никифорович, что вы тоже меня вовсе не поняли.

– Не понял.

– А между тем я именно держусь и везде провожу идею, что гуманность, и именно гуманность с подчиненными, от чиновника до писаря, от писаря до дворового слуги, от слуги до мужика, – гуманность, говорю я, может послужить, так сказать, краеугольным камнем предстоящих реформ и вообще к обновлению вещей. Почему? Потому. Возьмите силлогизм: я гуманен, следовательно, меня любят. Меня любят, стало быть, чувствуют доверенность. Чувствуют доверенность, стало быть, веруют; веруют, стало быть, любят... то есть нет, я хочу сказать, если веруют, то будут верить и в реформу, поймут, так сказать, самую суть дела, так сказать, обнимутся нравственно и решат всё дело дружески, основательно. Чего вы смеетесь, Семен Иванович? Непонятно?

Степан Никифорович молча поднял брови; он удивлялся.

– Мне кажется, я немного лишнее выпил, – заметил ядовито Семен Иваныч, – а потому и туг на соображение. Некоторое затмение в уме-с.

Ивана Ильича передернуло.

– Не выдержим, – произнес вдруг Степан Никифорыч после легкого раздумья.

– То есть как это не выдержим? – спросил Иван Ильич, удивляясь внезапному и отрывочному замечанию Степана Никифоровича.

– Так, не выдержим. – Степан Никифорович, очевидно, не хотел распространяться далее.

– Это вы уж не насчет ли нового вина и новых мехов? – не без иронии возразил Иван Ильич. – Ну, нет-с; за себя-то уж я отвечаю.

В эту минуту часы пробили половину двенадцатого.

– Сидят-сидят да и едут, – сказал Семен Иваныч, приготовляясь встать с места. Но Иван Ильич предупредил его, тотчас встал из-за стола и взял с камина свою соболью шапку. Он смотрел как обиженный.

– Так как же, Семен Иваныч, подумаете? – сказал Степан Никифорович, провожая гостей.

– Насчет квартирки-то-с? Подумаю, подумаю-с.

– А что надумаете, так уведомьте поскорее.

– Все о делах? – любезно заметил господин Пралинский с некоторым заискиванием и поигрывая своей шапкой. Ему показалось, что его как будто забывают.

Степан Никифорович поднял брови и молчал в знак того, что не задерживает гостей. Семен Иваныч торопливо откланялся.

«А... ну... после этого как хотите... коли не понимаете простой любезности», – решил про себя господин Пралинский и как-то особенно независимо протянул руку Степану Никифоровичу.

В передней Иван Ильич закутался в свою легкую дорогую шубу, стараясь для чего-то не замечать истасканного енота Семена Иваныча, и оба стали сходить с лестницы.

– Наш старик как будто обиделся, – сказал Иван Ильич молчавшему Семену Иванычу.

– Нет, отчего же? – отвечал тот спокойно и холодно.

«Холоп!» – подумал про себя Иван Ильич.

Сошли на крыльцо, Семену Иванычу подали его сани с серым неказистым жеребчиком.

– Кой черт! Куда же Трифон девал мою карету! – вскричал Иван Ильич, не видя своего экипажа.

Туда-сюда – кареты не было. Человек Степана Никифоровича не имел об ней понятия. Обратились к Варламу, кучеру Семена Иваныча, и получили в ответ, что все стоял тут, и карета тут же была, а теперь вот и нет.

– Скверный анекдот! – произнес господин Шипуленко, – хотите, довезу?

– Подлец народ! – с бешенством закричал господин Пралинский.







Читать Скверный анекдот - Достоевский Федор Михайлович - Страница 1

Федор Михайлович Достоевский

Скверный анекдот

* * *

Этот скверный анекдот случился именно в то самое время, когда началось с такою неудержимою силою и с таким трогательно-наивным порывом возрождение нашего любезного отечества и стремление всех доблестных сынов его к новым судьбам и надеждам. Тогда, однажды зимой, в ясный и морозный вечер, впрочем часу уже в двенадцатом, три чрезвычайно почтенные мужа сидели в комфортной и даже роскошно убранной комнате, в одном прекрасном двухэтажном доме на Петербургской стороне и занимались солидным и превосходным разговором на весьма любопытную тему. Эти три мужа были все трое в генеральских чинах. Сидели они вокруг маленького столика, каждый в прекрасном, мягком кресле, и между разговором тихо и комфортно потягивали шампанское. Бутылка стояла тут же на столике в серебряной вазе — со льдом. Дело в том, что хозяин, тайный советник Степан Никифорович Никифоров, старый холостяк лет шестидесяти пяти, праздновал свое новоселье в только что купленном доме, а кстати уж и день своего рождения, который тут же пришелся и который он никогда до сих пор не праздновал. Впрочем, празднование было не бог знает какое; как мы уже видели, было только двое гостей, оба прежние сослуживцы г-на Никифорова и прежние его подчиненные, а именно: действительный статский советник Семен Иванович Шипуленко и другой, тоже действительный статский советник, Иван Ильич Пралинский. Они пришли часов в девять, кушали чай, потом принялись за вино и знали, что ровно в половине двенадцатого им надо отправляться домой. Хозяин всю жизнь любил регулярность. Два слова о нем: начал он свою карьеру мелким необеспеченным чиновником, спокойно тянул канитель лет сорок пять сряду, очень хорошо знал, до чего дослужится, терпеть не мог хватать с неба звезды, хотя имел их уже две, и особенно не любил высказывать по какому бы то ни было поводу свое собственное личное мнение. Был он и честен, то есть ему не пришлось сделать чего-нибудь особенно бесчестного; был холост, потому что был эгоист; был очень не глуп, но терпеть не мог выказывать свой ум; особенно не любил неряшества и восторженности, считая ее неряшеством нравственным, и под конец жизни совершенно погрузился в какой-то сладкий, ленивый комфорт и систематическое одиночество. Хотя сам он и бывает иногда в гостях у людей получше, но еще смолоду терпеть не мог гостей у себя, а в последнее время, если не раскладывал гранпасьянс, довольствовался обществом своих столовых часов и по целым вечерам невозмутимо выслушивал, дремля в креслах, их тиканье под стеклянным колпаком на камине. Наружности был он чрезвычайно приличной и выбритой, казался моложе своих лет, хорошо сохранился, обещал прожить еще долго и держался самого строгого джентльменства. Место у него было довольно комфортное: он где-то заседал и что-то подписывал. Одним словом, его считали превосходнейшим человеком. Была у него одна только страсть или, лучше сказать, одно горячее желанье: это — иметь свой собственный дом, и именно дом, выстроенный на барскую, а не на капитальную ногу. Желанье его наконец осуществилось: он приглядел и купил дом на Петербургской стороне, правда далеко, но дом с садом, и притом дом изящный. Новый хозяин рассуждал, что оно и лучше, если подальше: у себя принимать он не любил, а ездить к кому-нибудь или в должность — на то была у него прекрасная двуместная карета шоколадного цвету, кучер Михей и две маленькие, но крепкие и красивые лошадки. Все это было благоприобретенное сорокалетней, копотливой экономией, так что сердце на все это радовалось. Вот почему, приобретя дом и переехав в него, Степан Никифорович ощутил в своем спокойном сердце такое довольство, что пригласил даже гостей на свое рожденье, которое прежде тщательно утаивал от самых близких знакомых. На одного из приглашенных он имел даже особые виды. Сам он в доме занял верхний этаж, а в нижний, точно так же выстроенный и расположенный, понадобилось жильца. Степан Никифорович и рассчитывал на Семена Ивановича Шипуленко и в этот вечер даже два раза сводил разговор на эту тему. Но Семен Иванович на этот счет отмалчивался. Это был человек тоже туго и долговременно пробивавший себе дорогу, с черными волосами и бакенбардами и с оттенком постоянного разлития желчи в физиономии. Был он женат, был угрюмый домосед, свой дом держал в страхе, служил с самоуверенностию, тоже прекрасно знал, до чего он дойдет, и еще лучше — до чего никогда не дойдет, сидел на хорошем месте и сидел очень крепко. На начинавшиеся новые порядки он смотрел хоть и не без желчи, но особенно не тревожился: он был очень уверен в себе и не без насмешливой злобы выслушивал разглагольствия Ивана Ильича Пралинского на новые темы. Впрочем, все они отчасти подвыпили, так что даже сам Степан Никифорович снизошел до господина Пралинского и вступил с ним в легкий спор о новых порядках. Но несколько слов о его превосходительстве господине Пралинском, тем более что он-то и есть главный герой предстоящего рассказа.

Действительный статский советник Иван Ильич Пралинский всего только четыре месяца как назывался вашим превосходительством, одним словом, был генерал молодой. Он и по летам был еще молод, лет сорока трех и никак не более, на вид же казался и любил казаться моложе. Это был мужчина красивый, высокого роста, щеголял костюмом и изысканной солидностью в костюме, с большим уменьем носил значительный орден на шее, умел еще с детства усвоить несколько великосветских замашек и, будучи холостой, мечтал о богатой и даже великосветской невесте. Он о многом еще мечтал, хотя был далеко не глуп. Подчас он был большой говорун и даже любил принимать парламентские позы. Происходил он из хорошего дома, был генеральский сын и белоручка, в нежном детстве своем ходил в бархате и батисте, воспитывался в аристократическом заведении и хоть вынес из него не много познаний, но на службе успел и дотянул до генеральства. Начальство считало его человеком способным и даже возлагало на него надежды. Степан Никифорович, под началом которого он и начал и продолжал свою службу почти до самого генеральства, никогда не считал его за человека весьма делового и надежд на него не возлагал никаких. Но ему нравилось, что он из хорошего дома, имеет состояние, то есть большой капитальный дом с управителем, сродни не последним людям и, сверх того, обладает осанкой. Степан Никифорович хулил его про себя за избыток воображения и легкомыслие. Сам Иван Ильич чувствовал иногда, что он слишком самолюбив и даже щекотлив. Странное дело: подчас на него находили припадки какой-то болезненной совестливости и даже легкого в чем-то раскаянья. С горечью и с тайной занозой в душе сознавался он иногда, что вовсе не так высоко летает, как ему думается. В эти минуты он даже впадал в какое-то уныние, особенно когда разыгрывался его геморрой, называл свою жизнь une existence manqee, [1] переставал верить, разумеется про себя, даже в свои парламентские способности, называя себя парлером, [2] фразером, и хотя все это, конечно, приносило ему много чести, но отнюдь не мешало через полчаса опять подымать свою голову и тем упорнее, тем заносчивее ободряться и уверять себя, что он еще успеет проявиться и будет не только сановником, но даже государственным мужем, которого долго будет помнить Россия. Из этого видно, что Иван Ильич хватал высоко, хотя и глубоко, даже с некоторым страхом, таил про себя свои неопределенные мечты и надежды. Одним словом, человек он был добрый и даже поэт в душе. В последние годы болезненные минуты разочарованья стали было чаще посещать его. Он сделался как-то особенно раздражителен, мнителен и всякое возражение готов был считать за обиду. Но обновляющаяся Россия подала ему вдруг большие надежды. Генеральство их довершило. Он воспрянул; он поднял голову. Он вдруг начал говорить красноречиво и много, говорить на самые новые темы, которые чрезвычайно быстро и неожиданно усвоил себе до ярости. Он искал случая говорить, ездил по городу и во многих местах успел прослыть отчаянным либералом, что очень ему льстило. В этот же вечер, выпив бокала четыре, он особенно разгулялся. Ему захотелось переубедить во всем Степана Никифоровича, которого он перед этим давно не видал и которого до сих пор всегда уважал и даже слушался. Он почему-то считал его ретроградом и напал на него с необыкновенным жаром. Степан Никифорович почти не возражал, а только лукаво слушал, хотя тема интересовала его. Иван Ильич горячился и в жару воображаемого спора чаще, чем бы следовало, пробовал из своего бокала. Тогда Степан Никифорович брал бутылку и тотчас же добавлял его бокал, что, неизвестно почему, начало вдруг обижать Иван Ильича, тем более что Семен Иваныч Шипуленко, которого он особенно презирал и, сверх того, даже боялся за цинизм и за злость его, тут же сбоку прековарно молчал и чаще, чем бы следовало, улыбался. «Они, кажется, принимают меня за мальчишку», — мелькнуло в голове Ивана Ильича.

"Скверный анекдот": краткое содержание и анализ рассказа Достоевского - Достоевский Ф.М.

Главный герой «Скверного анекдота» — Иван Ильич Пралинский, высокопоставленный чиновник, который занимает четвертую строчку четырнадцатиступенчатой табели о рангах тогдашней царской России. То есть он действительный статский советник, что соответствует генеральскому чину. Однако этот высокий чин не избавляет героя от мучений, которые свойственны чиновникам мелким — Голядкину из «Двойника» и рассказчику «Записок из подполья».

«Скверный анекдот»: краткое содержание рассказа

Пралинский постепенно и благополучно поднимался по служебной лестнице, что является самым важным в чиновничьей службе, и в результате занял весьма неплохое положение. Но по какой-то неведомой причине ему все равно казалось, что его не признают в достаточной мере, что никто не ценит его достоинств. Иными словами, он мучается оттого, что не может добиться настоящего признания. Пралинскому постоянно кажется, что люди отворачиваются от него, он жаждет признания и выискивает случай, чтобы выставить напоказ свои добродетели.

Однажды вечером он был приглашен в дом своего начальника Степана Никифоровича Никифорова, который праздновал новоселье. Кроме него приглашен только один человек. Все собравшиеся обладают генеральским чином. Во время их беседы Пралинскому кажется, что Никифоров, который старше его летами, относится к нему несколько холодно. Постоянно снедаемый мыслями о том, что его игнорируют, главный герой воображает, что эта холодность является еще одним молчаливым свидетельством его отверженности. И ему становится от этого нестерпимо больно.

Возвращаясь пешком с новоселья, Пралинский проходит мимо домика, где играют свадьбу. Осведомившись у городового, он обнаруживает, что жених — регистратор Псевдонимов, который служит в канцелярии того же ведомства, что и Пралинский. И тогда Пралинский вдруг заходит в дом этого человека, которого обычно не удостаивает своим разговором. Сам он расценивает свое решение как проявление настоящего «гуманизма», ему хочется продемонстрировать свое великодушие — чтобы его увидели и оценили. Так он рассчитывает избавиться от чувства отверженности и одиночества.

Нежданное появление «его превосходительства» ломает всю атмосферу праздника этих бедных людей. Гости замолкают и не могут сообразить, что происходит. Усевшись на самое почетное место, Пралинский терзается страхами за то, что вся его затея закончилась провалом, но отступать уже некуда. Пытаясь возвратить праздник в прежнее русло, генерал усиленно выпивает подносимое ему шампанское и тщится продемонстрировать широту души, приличествующую доброму начальнику. Однако все усилия его напрасны, праздник испорчен. От отчаяния Пралинский выпивает добрую рюмку водки и пьянеет совершенно. Дело кончается тем, что его уносят спать на ту постель, которая предназначена для новобрачных.

«Скверный анекдот»: анализ рассказа

В этом рассказе с потрясающим мастерством и убедительностью Достоевский описывает слабого и жаждущего признания человека, который, желая забыть про холодность Никифорова и избавиться от своей горечи, сначала пытается выставить напоказ свой «гуманизм», а потом напивается до бесчувствия. В его пьяном мозгу прокручиваются самые разные чувства: позор, ненависть к себе, желание исправить ситуацию. Ему мерещатся враги, он поднимается с места, чтобы дать им отпор, но тут его одолевает слабость и угрызения совести и он снова усаживается. Словом, мы наблюдаем театр одного актера, который показывает нам борьбу достойного сожаления человека с самим собой.

Голядкин из «Двойника» и Вася из ««Слабого сердца» демонстрируют борения души, которые напоминают умопомешательство, но в «Скверном анекдоте» Достоевский достигает еще большей убедительности — в этом материале он чувствует себя как рыба в воде. Видения, которые пробегают в мозгу Пралинского, его сумбурная речь, его череда впечатлений, эта душевная подвижность, которую невозможно заключить в какие-то рамки — все это описано с великолепным мастерством.

О Псевдонимове сказано не так много, но мы должны вспомнить тяжелый взгляд этого регистратора, чей праздник разрушил «гуманист» Пралинский: «Ивану Ильичу показалось, что в глазах Псевдонимова есть что-то холодное, затаенное, даже что-то себе на уме, особенное, злокачественное».

Было бы не удивительно, если бы взбешенный Псевдонимов попытался убить генерала. Цензура вряд ли бы допустила, чтобы в рассказе было представлено убийство высокопоставленного чиновника. Возможно поэтому Достоевский избегает мрачной развязки. Если бы «анекдот» закончился таким образом, поменялось бы все звучание рассказа.

Одна из линий, которая отделяет произведения Достоевского «до» и «после» «Преступления и наказания», состоит в следующем. До «Преступления и наказания» Достоевский не выводит на сцену убийц, начиная же с этого романа они появляются на страницах его произведений. «Скверный анекдот» стоит как бы посередине. Появление убийцы было бы оправдано всем ходом действия, но убийства, тем не менее, не случается — Достоевский выбирает более мягкую концовку.

Многие поклонники Федора Михайловича ценят его за «философские идеи», но немало среди них и таких, которые находят пищу в точном и тонком описании подвижной стихии человеческой души.

«Скверный анекдот» — это комедия, где представлен подленький и смешной Пралинский, эта комедия безжалостна и глубока. Это и заставляет читателя вновь и вновь перечитывать рассказ, сюжет которого уже знаком ему до мельчайших подробностей. Психология и движения души Пралинского — этого отверженного — описаны с тонкостью и щедростью, что сообщает ему глубокую убедительность. В каждой строке ощущается талант писателя, что делает «Скверный анекдот» шедевром. По тем же причинам «Двойник» является шедевром среди ранних произведений Достоевского.

В начале рассказа ясно отражена атмосфера России 60-х годов XIX века — России, исповедующей «гуманизм», свойственный этому периоду конца крепостного права. Таким образом, рассказ имеет и социальную окраску, которая выражается в характере «нашего современника» Пралинского — человека слабого и не самодостаточного. В то же самое время ему противостоят его коллеги-генералы, которые являются представителями своего консервативного сословия и не желают никаких общественных перемен. Одного из них, Семёна Ивановича Шипуленко, Достоевский аттестует так: «Был он женат, был он угрюмый домосед, свой дом держал в страхе, служил с самоуверенностию, тоже прекрасно знал, до чего он дойдет, и еще лучше — до чего никогда не дойдет, сидел на хорошем месте и сидел очень крепко».

Что до Пралинского, то он не имеет твердых убеждений, он «белоручка» и в некотором роде поэт, с его уст сыпятся слова «новая эпоха», «гуманизм», «освобождение». В его лице Достоевский показывает нам представителя «прогрессистской» партии, «нашего современника».

Противопоставляя два человеческих типа, писатель не солидаризируется ни с одним из них, он с одинаковой иронией пишет как о консерваторах, так и о прогрессистах. В более позднем рассказе «Крокодил» мы чувствуем такую же дистанцированность, образованную насмешкой и социальной критикой.

В то же самое время я не стал бы усиленно подчеркивать только социальную составляющую «Скверного анекдота». Выпячивание критического отношения Достоевского по отношению к «великой реформе» означало бы сделать преувеличенный акцент на «идеологии» Достоевского.

Рассказ написан не с целью уязвить консерваторов и прогрессистов. Главный порыв Достоевского направлен на то, чтобы описать характеры своих персонажей, он получает истинное удовольствие от своей иронии и гротеска, которые употребляет при описании характеров своих героев.

Самоуверенный и блестящий господин оказывается у Достоевского ничтожеством и трусом, человек в маске интеллигента, который толкует о высоких идеалах и творчестве, оказывается самозванцем, смешным пьеро. Обнаружение сути таких самозванцев составляет характернейшую и интереснейшую черту творчества Достоевского.

Достоевский — как ранний, так и поздний — обожал выводить на сцену «ложных героев». С 1862 по 1865 год, когда он был редактором журнала «Время», Федор Михайлович много занимался критикой и его любовь к «ложному герою» реализовывалась в том общественном задоре, который обретал у него форму слухов и откровений.

Написанные в этот период произведения — «Скверный анекдот», «Зимние заметки о летних впечатлениях», «Записки из подполья», «Крокодил» — имеют похожую природу и образуют в этом отношении определенный цикл.

Источник: Словарь персонажей произведений Ф.М. Достоевского / Накамура Кэнноскэ; пер. с яп. А.Н. Мещерякова. - СПб.: Гиперион, 2011

Скверный анекдот про Достоевского

Ожидал сериал «Достоевский» режиссера Владимира Хотиненко с нетерпением, тем более, что исполнителем главной роли был Евгений Миронов, блестяще сыгравший князя Мышкина в сериале «Идиот» режиссера Владимира Бортко. Об этом сериале я написал тогда статью «Время Вечности». Интересно было посмотреть, как наш выдающийся актер сыграет самого Федора Михайловича. Тем более, что личность Достоевского и его гениальные произведения приобретают для нас сегодня особое значение. Почему именно сегодня? Потому что мы вступили в последнюю стадию борьбы за русский мир, за русский архетип, за русский народ, за Россию. Это не громкие слова, не патетика, а суровая реальность. Не только страны западного мира, но уже и страны азиатские, рассматривают Россию как вожделенную добычу. Это настолько очевидно, что не нуждается в дополнительных доказательствах.

Наше выживание и последующее возрождение зависит, прежде всего, от нашей моральной и военной силы. Последняя, хотя и находится в плачевном состоянии, но все-таки продолжает сдерживать совокупного агрессора. И наши враги, как внутренние, так и внешние, сейчас, по-видимому, делают ставку на моральное разложение власти и народа. Враги России и русского народа справедливо полагают, что если окончательно растлить русский мир, то Россия сама все отдаст без боя и войны. На системное растление русского народа брошены колоссальные средства, которые, к сожалению, уже принесли свои черные плоды. Достаточно посмотреть, что предлагают российскому телезрителю. Нас кодируют на самоуничтожение. Совсем немного опор осталось у русского народа. Прежде всего, это, конечно, Русская Православная Церковь основа и хранительница русского архетипа. Вторая опора наша классическая литература, хранящая вместе с Церковью драгоценный русский язык и нравственную святыню.

Сочетание высочайшей христианской нравственности и гениальной художественности ставят русскую литературу на первое место в мире. И здесь особая роль, безусловно, принадлежит Федору Михайловичу Достоевскому. Никто в мировой литературе не утверждал с такой силой нравственный идеал, никто так вдохновенно не воспевал Господа нашего Иисуса Христа и святое Православие, никто так глубоко не постигал смысл русской жизни. Именно Достоевский устами князя Мышкина, открыл нам «наш русский свет». Поэтому, повторяю, личность Достоевского сегодня невозможно переоценить.

И вот я усаживаюсь поудобнее перед экраном телевизора и с волнением начинаю смотреть сериал «Достоевский». И что же я вижу?! После каторги Федор Михайлович попадает в Семипалатинск, где встречает свою первую жену, которую играет Чулпан Хаматова. Достоевский влюбляется в нее мгновенно. Он начинает ходить в ее дом, знакомится с ее мужем алкоголиком, роль которого блестяще играет Александр Домогаров. И вот на глазах пьяного мужа Достоевский сливается в поцелуе со своей будущей женой. Да, Федор Михайлович был человеком страстным и влюбчивым. Это хорошо известно. Но ведь эту интимную сторону его жизни можно представить совершенно по-разному. Можно изобразить ее прикровенно, а можно и почти порнографически, как делает Хотиненко. Не мог Достоевский целоваться с женщиной на глазах у ее мужа! Не то было время. На такое способен современный отморозок, но не Федор Михайлович. Здесь Хотиненко явно, как это сейчас принято говорить, хочет добавить драйва (отвратительное словцо), чтобы зацепить молодого зрителя.

Дальше - больше. Во всех последующих сериях мы видим, как великий писатель, словно маньяк, набрасывается на женщин, не пропуская ни одной юбки. Зачем нам все это показывают? Чтобы подчеркнуть неординарность писателя? Так в этой стороне жизни Достоевского, собственно, ничего интересного нет, здесь он менее всего оригинален. Вот Достоевский в пальто, с ножом в руках, набрасывается на Аполлинарию Суслову, затем следует бурная сцена. Все явно сделано для того, чтобы было понятно и приятно современному зрителю. Но ведь это же подлость по отношению к писателю.

Мы видим Достоевского, читающего слушателям свои произведения. При этом он все время одним глазком посматривает на публику, выискивая симпатичное женское лицо. В принципе Хотиненко изображает человека с явными маниакальными сексуальными наклонностями и делает это умышленно. Да, Анна Ахматова говорила, что стихи растут из сора. Сор этот - сама жизнь во всей своей неприглядности. Но читателю или зрителю интересен ведь не сор, а то как из него «растут стихи». Но в сериале этого как раз и нет. Мы видим лишь, как в промежутках между пастельными сценами Достоевский наспех обличает Герцена или Тургенева в непатриотизме, произносит высокопарные слова о русском народе, Православии, Церкви. Разве такая ходульность - не издевательство? И у любого несведущего зрителя невольно возникает вопрос: «Как этот сексуальный маньяк смеет еще что-то говорить о нравственности и Православии?»

Вот Достоевский обличает либерализм Тургенева и, кажется, что наконец-то режиссер начнет разворачивать перед зрителем идейную ткань писателя. Но нет. Федор Михайлович мчится играть в рулетку. Да, формально все правильно. Ведь играл же писатель в рулетку, проигрывая последние штаны. Но в сериале это опять выгладит как издевательство, как пародия, как скверный анекдот. Ведь в произведении искусства все решает соотношение вещей, чувство меры и такта. У Хотиненко нет никакого чувства меры и такта в изображении слабостей писателя, а соотношение вещей построено таким образом, что пред нами предстает отвратительный субъект, идиот, в плохом смысле этого слова. Я убежден, что все это сделано умышленно, чтобы дискредитировать писателя. Посудите сами. Встречается Достоевский в Баден-Бадене с Тургеневым, и последний в жестком диалоге обвиняет Достоевского в том, что тот в свое время в пьяном виде изнасиловал маленькую девочку.

Федор Михайлович в гневе бросается на Ивана Сергеевича, но тот брезгливо отталкивает Достоевского, который никак и не пытается опровергнуть страшное обвинение. Более того, в этой сцене Достоевский ведет себя как человек, которого застали врасплох, обнаружив его самую страшную тайну. У зрителя может сложиться лишь одно впечатление: Достоевский был не только женолюбом, игроком, но еще и педофилом. И Евгений Миронов с присущим ему талантом изображает именно такого Достоевского. Понимает ли актер, что он сыграл? Я слышал, что актеры, особенно большие, умом не блещут. Но Миронов мне казался человеком, не относящимся к этой категории. А ведь авторы сериала не могут не знать, что Достоевский не имеет к этому смертному греху никакого отношения. Сам писатель рассказывал, что еще в детстве оказался невольным свидетелем того, как пьяный кучер изнасиловал девочку. Этот эпизод он и использовал в романе «Бесы». К тому же писатель практически не употреблял спиртного (люди, пристрастные к игре, равнодушны к алкоголю), и поэтому не мог оказаться в пьяном виде, как утверждает в сериале Тургенев. На мой взгляд, совсем не похож Миронов на Достоевского. Играет он какого-то психопата, с постоянно бегающими глазами. Кстати, глаза актера совершенно не похожи на глаза Федора Михайловича, если взять в качестве критерия знаменитый портрет кисти художника Василия Перова, на котором мы видим глубоко сосредоточенного Достоевского со взглядом, устремленным внутрь. Сами сравните и убедитесь, что Миронов, как говорится, попал мимо кассы.

Актер в этом сериале повторяет приемы, которые он использовал, играя князя Мышкина в сериале «Идиот». Но если там все получилось здорово, то здесь не получилось ничего. Достоевский не Мышкин! Образно говоря, Миронов в этом сериале напоминает Мышкина, который пытается изображать из себя Рогожина. Кроме смеха, это ничего вызвать не может.

С Достоевским в сериале постоянно случаются эпилептические припадки, но выглядит это по-клоунски, нарочито карикатурно. Относительно припадков эпилепсии у Достоевского до сих пор идут споры. Есть основание полагать, что у него все же была не эпилепсия, а какое-то другое нервное заболевание. Ведь в то время эта болезнь еще не была достаточно хорошо изучена и за эпилепсию нередко принимали схожие по внешним признакам нервные расстройства. Дело в том, что после настоящих эпилептических припадков происходит заметное снижение интеллекта и творческих способностей, чего у Федора Михайловича не только не наблюдается, но, напротив, складывается впечатление, что он заметно прибавляет от романа к роману. Свой последний шедевр «Братья Карамазовы» Достоевский завершает за четыре месяца до своей кончины. Вряд ли такое стало бы возможным при настоящей эпилепсии.

Вспомните роман «Идиот». Там Лев Николаевич Мышкин после каждого эпилептического припадка надолго превращался в существо, могущее только мычать. С самим писателем ничего подобного не происходило. Во всяком случае, повторю, эпилепсия Достоевского спорный вопрос. Но в сериале на припадках писателя сделан особый акцент. То есть, перед нами не только сладострастник и игрок, но еще и малоприятный эпилептик.

Но и это еще не все. В заключительной серии есть такой эпизод. Достоевский спрашивает свою жену Анну Григорьеву, донесла бы она в полицию, если бы услышала, как двое молодых людей собираются взорвать Зимний дворец, т. е. убить Царя. Она ответила, что ей очень стыдно, но она не пошла бы доносить. Достоевский говорит, что тоже не пошел бы. Таким образом, получается, что вся борьба писателя с нигилизмом и революцией, все его произведения, все дневники, в которых он разоблачает ужас безбожного нигилистического миропонимания, есть блеф, пустышка, поскольку сам автор отказывается защитить православного царя, да и других людей, которые неизбежно погибли бы при взрыве. Согласно авторам сериала, получается, что Достоевский готов перейти на сторону нигилистов.

И здесь мы уже имеем дело не с фактической, а со смысловой ложью, со смысловым подлогом. Действительно, подобный разговор у Достоевского был, но не с женой, а с известным издателем Алексеем Сувориным. Федор Михайлович, как утверждает Суворин в своем дневнике, задал ему аналогичный вопрос: «Вы пошли бы? Нет, не пошел бы. И я бы не пошел. Почему? Ведь это ужас. Это преступление. Мы, может быть, могли бы предупредить...».

Обратите внимание, что этому диалогу Достоевского с Сувориным авторы сериала, заменяя Суворина Анной Григорьевной, придают совсем иной смысл. В сериале Достоевский однозначно говорит, что не пошел бы в полицию. У Суворина Федор Михайлович полон сомнений. Я убежден, что случись такая ситуация в действительности, а не в воображении писателя, то он пошел бы в полицию без промедления. В противном случае, он должен был бы отречься от Православной веры и всего своего творчества. Разве это не очевидно? Кроме того, дневник Суворина является вторичным источником, и использовать его так, как это делают авторы сериала, просто аморально. Был ли подобный разговор у Достоевского еще и с его женой в реальной жизни мне лично не известно. Если такой разговор действительно имел место, то буду признателен тем, кто подтвердит это документально.

В заключении хочется обратить внимание на то, что в течении всех серий Достоевский ни разу не перекрестился, ни разу не был в храме. Только однажды нам показали служебное кадило крупным планом, когда отпевали Михаила, брата писателя. Молитву Достоевский произносит только однажды, когда полностью проигрывается в казино. У него остается последняя монета, и перед тем как проиграть и ее, Федор Михайлович молится и целует ствол дерева. Ну, хотя бы уж нательный крест поцеловал. Вот такая фантазия у господина Хотиненко, который прекрасно знает, что Достоевский, несмотря на все свои страсти, был человеком глубокой веры и церковности. Я не сторонник ханжеского и елейного изображения нашего величайшего писателя, но то, что делает Хотиненко откровенное попрание Божией правды.

В самом конце сериала Достоевский говорит городовому, что постоянно сомневается в существовании Бога. Если это не скверный анекдот, то что? На мой взгляд, сериал Хотиненко следует рассматривать как духовно-нравственную диверсию и провокацию, направленные против писателя, олицетворяющего совесть русской литературы и русского народа. Удивляться здесь нечему. Ведь еще в давнем фильме Хотиненко «Мусульманин», в котором главную роль играет все тот же Миронов, прослеживается антиправославная и антирусская линия.

Сериал рассчитан на молодое поколение россиян, которые плохо знают Достоевского и его творчество. Им хотят навязать ложный образ нашего величайшего писателя, хотят представить его физическим и моральным уродом. Здесь я вижу прямое, слегка замаскированное, продолжение либералами большевистской линии в отношении христианских основ русской культуры. Руки прочь от Достоевского!

Иерей Александр Шумский, специально для «Русской народной линии»

Скверный анекдот про Достоевского


Иерей Александр Шумский о сериале «Достоевский. Жизнь, полная страстей» …

Ожидал сериал «Достоевский» режиссера Владимира Хотиненко с нетерпением, тем более, что исполнителем главной роли был Евгений Миронов, блестяще сыгравший князя Мышкина в сериале «Идиот» режиссера Владимира Бортко. Об этом сериале я написал тогда статью «Время Вечности». Интересно было посмотреть, как наш выдающийся актер сыграет самого Федора Михайловича. Тем более, что личность Достоевского и его гениальные произведения приобретают для нас сегодня особое значение. Почему именно сегодня? Потому что мы вступили в последнюю стадию борьбы за русский мир, за русский архетип, за русский народ, за Россию. Это не громкие слова, не патетика, а суровая реальность. Не только страны западного мира, но уже и страны азиатские, рассматривают Россию как вожделенную добычу. Это настолько очевидно, что не нуждается в дополнительных доказательствах.

Наше выживание и последующее возрождение зависит, прежде всего, от нашей моральной и военной силы. Последняя, хотя и находится в плачевном состоянии, но все-таки продолжает сдерживать совокупного агрессора. И наши враги, как внутренние, так и внешние, сейчас, по-видимому, делают ставку на моральное разложение власти и народа. Враги России и русского народа справедливо полагают, что если окончательно растлить русский мир, то Россия сама все отдаст без боя и войны. На системное растление русского народа брошены колоссальные средства, которые, к сожалению, уже принесли свои черные плоды. Достаточно посмотреть, что предлагают российскому телезрителю. Нас кодируют на самоуничтожение. Совсем немного опор осталось у русского народа. Прежде всего, это, конечно, Русская Православная Церковь основа и хранительница русского архетипа. Вторая опора наша классическая литература, хранящая вместе с Церковью драгоценный русский язык и нравственную святыню.

Сочетание высочайшей христианской нравственности и гениальной художественности ставят русскую литературу на первое место в мире. И здесь особая роль, безусловно, принадлежит Федору Михайловичу Достоевскому. Никто в мировой литературе не утверждал с такой силой нравственный идеал, никто так вдохновенно не воспевал Господа нашего Иисуса Христа и святое Православие, никто так глубоко не постигал смысл русской жизни. Именно Достоевский устами князя Мышкина, открыл нам «наш русский свет». Поэтому, повторяю, личность Достоевского сегодня невозможно переоценить.

И вот я усаживаюсь поудобнее перед экраном телевизора и с волнением начинаю смотреть сериал «Достоевский». И что же я вижу?! После каторги Федор Михайлович попадает в Семипалатинск, где встречает свою первую жену, которую играет Чулпан Хаматова. Достоевский влюбляется в нее мгновенно. Он начинает ходить в ее дом, знакомится с ее мужем алкоголиком, роль которого блестяще играет Александр Домогаров. И вот на глазах пьяного мужа Достоевский сливается в поцелуе со своей будущей женой. Да, Федор Михайлович был человеком страстным и влюбчивым. Это хорошо известно. Но ведь эту интимную сторону его жизни можно представить совершенно по-разному. Можно изобразить ее прикровенно, а можно и почти порнографически, как делает Хотиненко. Не мог Достоевский целоваться с женщиной на глазах у ее мужа! Не то было время. На такое способен современный отморозок, но не Федор Михайлович. Здесь Хотиненко явно, как это сейчас принято говорить, хочет добавить драйва (отвратительное словцо), чтобы зацепить молодого зрителя.

Дальше - больше. Во всех последующих сериях мы видим, как великий писатель, словно маньяк, набрасывается на женщин, не пропуская ни одной юбки. Зачем нам все это показывают? Чтобы подчеркнуть неординарность писателя? Так в этой стороне жизни Достоевского, собственно, ничего интересного нет, здесь он менее всего оригинален. Вот Достоевский в пальто, с ножом в руках, набрасывается на Аполлинарию Суслову, затем следует бурная сцена. Все явно сделано для того, чтобы было понятно и приятно современному зрителю. Но ведь это же подлость по отношению к писателю.

Мы видим Достоевского, читающего слушателям свои произведения. При этом он все время одним глазком посматривает на публику, выискивая симпатичное женское лицо. В принципе Хотиненко изображает человека с явными маниакальными сексуальными наклонностями и делает это умышленно. Да, Анна Ахматова говорила, что стихи растут из сора. Сор этот - сама жизнь во всей своей неприглядности. Но читателю или зрителю интересен ведь не сор, а то как из него «растут стихи». Но в сериале этого как раз и нет. Мы видим лишь, как в промежутках между пастельными сценами Достоевский наспех обличает Герцена или Тургенева в непатриотизме, произносит высокопарные слова о русском народе, Православии, Церкви. Разве такая ходульность - не издевательство? И у любого несведущего зрителя невольно возникает вопрос: «Как этот сексуальный маньяк смеет еще что-то говорить о нравственности и Православии?»

Вот Достоевский обличает либерализм Тургенева и, кажется, что наконец-то режиссер начнет разворачивать перед зрителем идейную ткань писателя. Но нет. Федор Михайлович мчится играть в рулетку. Да, формально все правильно. Ведь играл же писатель в рулетку, проигрывая последние штаны. Но в сериале это опять выгладит как издевательство, как пародия, как скверный анекдот. Ведь в произведении искусства все решает соотношение вещей, чувство меры и такта. У Хотиненко нет никакого чувства меры и такта в изображении слабостей писателя, а соотношение вещей построено таким образом, что пред нами предстает отвратительный субъект, идиот, в плохом смысле этого слова. Я убежден, что все это сделано умышленно, чтобы дискредитировать писателя. Посудите сами. Встречается Достоевский в Баден-Бадене с Тургеневым, и последний в жестком диалоге обвиняет Достоевского в том, что тот в свое время в пьяном виде изнасиловал маленькую девочку.

Федор Михайлович в гневе бросается на Ивана Сергеевича, но тот брезгливо отталкивает Достоевского, который никак и не пытается опровергнуть страшное обвинение. Более того, в этой сцене Достоевский ведет себя как человек, которого застали врасплох, обнаружив его самую страшную тайну. У зрителя может сложиться лишь одно впечатление: Достоевский был не только женолюбом, игроком, но еще и педофилом. И Евгений Миронов с присущим ему талантом изображает именно такого Достоевского. Понимает ли актер, что он сыграл? Я слышал, что актеры, особенно большие, умом не блещут. Но Миронов мне казался человеком, не относящимся к этой категории. А ведь авторы сериала не могут не знать, что Достоевский не имеет к этому смертному греху никакого отношения. Сам писатель рассказывал, что еще в детстве оказался невольным свидетелем того, как пьяный кучер изнасиловал девочку. Этот эпизод он и использовал в романе «Бесы». К тому же писатель практически не употреблял спиртного (люди, пристрастные к игре, равнодушны к алкоголю), и поэтому не мог оказаться в пьяном виде, как утверждает в сериале Тургенев. На мой взгляд, совсем не похож Миронов на Достоевского. Играет он какого-то психопата, с постоянно бегающими глазами. Кстати, глаза актера совершенно не похожи на глаза Федора Михайловича, если взять в качестве критерия знаменитый портрет кисти художника Василия Перова, на котором мы видим глубоко сосредоточенного Достоевского со взглядом, устремленным внутрь. Сами сравните и убедитесь, что Миронов, как говорится, попал мимо кассы.

Актер в этом сериале повторяет приемы, которые он использовал, играя князя Мышкина в сериале «Идиот». Но если там все получилось здорово, то здесь не получилось ничего. Достоевский не Мышкин! Образно говоря, Миронов в этом сериале напоминает Мышкина, который пытается изображать из себя Рогожина. Кроме смеха, это ничего вызвать не может.

С Достоевским в сериале постоянно случаются эпилептические припадки, но выглядит это по-клоунски, нарочито карикатурно. Относительно припадков эпилепсии у Достоевского до сих пор идут споры. Есть основание полагать, что у него все же была не эпилепсия, а какое-то другое нервное заболевание. Ведь в то время эта болезнь еще не была достаточно хорошо изучена и за эпилепсию нередко принимали схожие по внешним признакам нервные расстройства. Дело в том, что после настоящих эпилептических припадков происходит заметное снижение интеллекта и творческих способностей, чего у Федора Михайловича не только не наблюдается, но, напротив, складывается впечатление, что он заметно прибавляет от романа к роману. Свой последний шедевр «Братья Карамазовы» Достоевский завершает за четыре месяца до своей кончины. Вряд ли такое стало бы возможным при настоящей эпилепсии.

Вспомните роман «Идиот». Там Лев Николаевич Мышкин после каждого эпилептического припадка надолго превращался в существо, могущее только мычать. С самим писателем ничего подобного не происходило. Во всяком случае, повторю, эпилепсия Достоевского спорный вопрос. Но в сериале на припадках писателя сделан особый акцент. То есть, перед нами не только сладострастник и игрок, но еще и малоприятный эпилептик.

Но и это еще не все. В заключительной серии есть такой эпизод. Достоевский спрашивает свою жену Анну Григорьеву, донесла бы она в полицию, если бы услышала, как двое молодых людей собираются взорвать Зимний дворец, т. е. убить Царя. Она ответила, что ей очень стыдно, но она не пошла бы доносить. Достоевский говорит, что тоже не пошел бы. Таким образом, получается, что вся борьба писателя с нигилизмом и революцией, все его произведения, все дневники, в которых он разоблачает ужас безбожного нигилистического миропонимания, есть блеф, пустышка, поскольку сам автор отказывается защитить православного царя, да и других людей, которые неизбежно погибли бы при взрыве. Согласно авторам сериала, получается, что Достоевский готов перейти на сторону нигилистов.

И здесь мы уже имеем дело не с фактической, а со смысловой ложью, со смысловым подлогом. Действительно, подобный разговор у Достоевского был, но не с женой, а с известным издателем Алексеем Сувориным. Федор Михайлович, как утверждает Суворин в своем дневнике, задал ему аналогичный вопрос: «Вы пошли бы? Нет, не пошел бы. И я бы не пошел. Почему? Ведь это ужас. Это преступление. Мы, может быть, могли бы предупредить...».

Обратите внимание, что этому диалогу Достоевского с Сувориным авторы сериала, заменяя Суворина Анной Григорьевной, придают совсем иной смысл. В сериале Достоевский однозначно говорит, что не пошел бы в полицию. У Суворина Федор Михайлович полон сомнений. Я убежден, что случись такая ситуация в действительности, а не в воображении писателя, то он пошел бы в полицию без промедления. В противном случае, он должен был бы отречься от Православной веры и всего своего творчества. Разве это не очевидно? Кроме того, дневник Суворина является вторичным источником, и использовать его так, как это делают авторы сериала, просто аморально. Был ли подобный разговор у Достоевского еще и с его женой в реальной жизни мне лично не известно. Если такой разговор действительно имел место, то буду признателен тем, кто подтвердит это документально.

В заключении хочется обратить внимание на то, что в течении всех серий Достоевский ни разу не перекрестился, ни разу не был в храме. Только однажды нам показали служебное кадило крупным планом, когда отпевали Михаила, брата писателя. Молитву Достоевский произносит только однажды, когда полностью проигрывается в казино. У него остается последняя монета, и перед тем как проиграть и ее, Федор Михайлович молится и целует ствол дерева. Ну, хотя бы уж нательный крест поцеловал. Вот такая фантазия у господина Хотиненко, который прекрасно знает, что Достоевский, несмотря на все свои страсти, был человеком глубокой веры и церковности. Я не сторонник ханжеского и елейного изображения нашего величайшего писателя, но то, что делает Хотиненко откровенное попрание Божией правды.

В самом конце сериала Достоевский говорит городовому, что постоянно сомневается в существовании Бога. Если это не скверный анекдот, то что? На мой взгляд, сериал Хотиненко следует рассматривать как духовно-нравственную диверсию и провокацию, направленные против писателя, олицетворяющего совесть русской литературы и русского народа. Удивляться здесь нечему. Ведь еще в давнем фильме Хотиненко «Мусульманин», в котором главную роль играет все тот же Миронов, прослеживается антиправославная и антирусская линия.

Сериал рассчитан на молодое поколение россиян, которые плохо знают Достоевского и его творчество. Им хотят навязать ложный образ нашего величайшего писателя, хотят представить его физическим и моральным уродом. Здесь я вижу прямое, слегка замаскированное, продолжение либералами большевистской линии в отношении христианских основ русской культуры. Руки прочь от Достоевского!

Иерей Александр Шумский, специально для «Русской народной линии»


Скверный анекдот (1966) — отзывы и рецензии — КиноПоиск

сортировать:
по рейтингу
по дате
по имени пользователя

kaana

Настолько прекрасен фильм, что не могу не добавить:

в фильме мастерски использованы визуальные и кинематографические приёмы и течения.

Начиная с абстракционизма - это дом Млекопитаева, сошедший с рисунков Эшера (или Эсхера), это и фигура Пселдонимова корявая, не человеческая, состоящая как бы из конусов (или рогов носорогов!).

Следующее творческое течение - назовём 'берганизм'- это когда монологи в пустоту наполненные глубоко закопанным символизмом и смыслом, здесь монологи есть и стоит пристально в них покопаться, чтобы проникнуться их глубоким смыслом, влиянием на всех последующих классиков литературы и на мировоззрение тибетских лам в эмиграции начиная с октября 1950 года.

Дальше - влияние итальянского кино с его многолюдностью и много характерностью сцен, только снято и поставлено это в таком темпе насыщения движением киноряда, что в сравнении напоминает выступления наших синхронисток или 'художниц' по отношению к другим командам (т. е. быстрее, сложнее, слаженнее).

И последнее, что я увидел, это гротеск и лубок, столь любимый в кино конца 80х, начала 90х, но как же Алов и Наумов тоненько и аккуратно его вплели в канву повествования (безумные старухи, Млекопитаев).

Интересная связь между ролями Евстегнеева здесь генерал 'думальщик' о поднятии народа до своего 'высшего' (как ему кажется) уровня в 'Собачьем сердце' такой же персонаж (ранее вероятно такой же 'думальщик' и 'благодетель') раздражён 'своими детьми' которые наконец-то начали строить мир, где нет 'низших' и 'высших' и вместо того чтобы помочь - брезгливо и капризно критикует.

8 из 10

прямая ссылка

05 августа 2018 | 00:36

Снятый полвека назад по одноименному рассказу Достоевского 'Скверный анекдот', двадцать лет пролежавший на полке (и положивший собственно начало такой печальной практике, ибо был первым) и вышедший только в 1987 году, надо сказать, великое кино. Его и сейчас если и можно показывать в дневное время, то только на канале Культура. Если начинать с технических приемов, то здесь на протяжении всего фильма присутствует такая, вошедшая в широкую моду в 90-е вещь как стоп-кадр, когда рассказчик будто нажимает пробел, действие останавливается, при чем, как правило, кадр то несколько размыт, когда лицо главного героя закрывает чья то рука, то забавен, а рассказчик преспокойно говорит и отпускает комментарии походу дела. Оператор тоже все время выпендривается, то снимает главных героев из под чьих то подмышек, рук и голов, а то запускает двухминутную сцену одним планом. Еще здесь есть такая вещь, которую сейчас называют пасхальными яйцами, когда второстепенные персонажи, гости на всей это свадьбе, где-то на заднем плане, мимоходом, говорят цитатами из самых разных произведений Достоевского. Собственно, например, персонажи современной дилогии 'Горько' по сравнению со здешними гостями на свадьбе, курят где-то в сторонке по всем показателям, хотя бы только потому что им понадобилось два фильма, чтобы эволюционировать от свадьбам к похоронам, а этим один. Сюрреалистичность и глубину происходящему придают, в том числе, и пьяные сны двух главных героев. В одном из них, надо сказать, танцует очень много карликов, это конечно же ни Линч, но где то рядом. Но и это ещё не все. Самое очевидное и главное достоинство картины это конечно же две большие актерские работы Евгения Евстигнеева и носатого Виктора Сергачева, они настолько слились со своими персонажами (статским советником и его подчиненным соответственно), что никакого зазора в никакой самый мощный микроскоп и близко не разглядеть. Ну а так как в основе всего этого лежат сочинения одного большого автора, то и цитаты можно расхватывать во все стороны, главное их услышать, во всем это свадебном бедламе - 'я стал замечать, чувствовать, что при мне ничего не было, сначала, мне казалось, что может быть прежде многое было, но потом я догадался, что и прежде ничего не было, так только почему то казалось, что было, мало помалу, я убедился, что и никогда, нигде ничего не будет, тогда, я перестал сердиться на людей'.

10 из 10

прямая ссылка

23 июля 2017 | 10:36

«Скверный анекдот» читать бесплатно онлайн книгу автора Федор Достоевский на MyBook.ru

Просматривала старые билеты по русской литературе, так странно и (стыдно признаться) плохо преподаваемой в универе в отличие от зарубежной, и взгляд зацепился за вопрос «Сатирические рассказы Ф. Достоевского». А я навскидку кроме «Крокодила» и вспомнить ничего не могу. А тут как раз кто-то завёл разговор про запрещённые фильмы, упомянув «Скверный анекдот» по рассказу Фёдора Михайловича. Значит, судьба.

Рассказ относительно небольшой, но напрочь выносит мозг. Если в «Крокодиле» фантастический элемент заявлен сразу, то в «Скверном анекдоте» всё начинается чинно, благородно, про бюрократов... А потом потихоньку замечаешь, что это какое-то безумие под маской обыденности, совершенно гротескные и гиперболизированные ситуации, хотя фантастики напрямую нет — если помните ощущение от чтения, например, Кафки, когда в «Процессе» главный герой вынужден перелезать через кровати, чтобы развернуться в неудобной комнате художника, то впечатление точно такое же: внешне всё довольно логично и вытекает одно из другого, но внутри кроется какой-то странный хаос, словно ты на секунду заснул, и воспринимаешь ситуацию по-другому.

Живёт в Петербурге один молодой, но уже высокого ранга чиновник, который очень уж хочет показать всем, какой он либеральный, просвещённый и передовой в своём отношении к простым людям. Но есть одна проблема: его стремления, если послушать его от первого лица, довольно благородны, но сам он при этом человек, мягко говоря, не очень умный. Не то чтобы глупый, но наивный, как Иванушка-дурачок. Поэтому в его воображаемом мире среди радуг и пони танцуют счастливые плебеи, которых он удостоил своим вниманием, а сам он с упоением прокручивает сценарии своего будущего триумфа в среде простолюдинов. Но страшно, страшно далёк от народа, и когда наступает момент, при котором ему действительно приходится столкнуться с простыми бедными людьми, ничего, кроме неловкости, он не чувствует. Впрочем, его подчинённый, попавший под барскую милость, тоже отнюдь не рад пришедшему на свадьбу начальнику, но, как водится, старается не ударить в грязь лицом. И тут начинается жуткая, томительная ситуация, в которой все, включая читателя, чувствуют себя просто отвратительно. Эта полуфантасмагория доходит до полного абсурда, когда главный герой напивается до состояния полного нестояния.

Конец рассказа довольно закономерен, главный герой должен справиться со всей неприглядной ситуацией, словно выдавить гигантский прыщ: и поступаешь неправильно, и чувствуешь себя мерзко, но зато какое облегчение. Уф.

Рассказ очень глубоко показывает психологические тонкости неприглядной изнанки обычной жизни. В нём только негативные стороны, которые автор описывает с горькой сатирой, а атмосфера такая гнетущая, что я бы посоветовала читать его только в подходящем для этого настроении.

Скверный анекдот (фильм) — Википедия

Материал из Википедии — свободной энциклопедии

Текущая версия страницы пока не проверялась опытными участниками и может значительно отличаться от версии, проверенной 7 февраля 2018; проверки требуют 15 правок. Текущая версия страницы пока не проверялась опытными участниками и может значительно отличаться от версии, проверенной 7 февраля 2018; проверки требуют 15 правок.

«Скверный анекдот» — советский кинофильм 1966 года, гротескная трагикомедия, поставленная на «Мосфильме» режиссёрами Александром Аловым и Владимиром Наумовым по одноимённому рассказу Фёдора Михайловича Достоевского.

Именно этот фильм, по мнению киноведа Валерия Фомина, «положил начало «полке» брежневской эпохи. Анализ документов показывает, что судьба фильма окончательно решалась в конце сентября 1966 года. А уже в октябре после первых рабочих просмотров „забуксовал“ «Андрей Рублёв». Лед тронулся…»[источник не указан 268 дней]. Фильм впервые вышел на экраны в декабре 1987 года.

У действительного статского советника Ивана Ильича Пралинского была идея, что если он будет гуманен, то люди полюбят его, будут ему верить, а следовательно, будут верить в государственную реформу и полюбят её. Стало быть, его личные качества приобретают важное общественное значение.

Зимним вечером, засидевшись в гостях, Иван Ильич, не дождавшись экипажа, пошёл домой пешком и случайно вышел к дому Пселдонимова, одного из своих мелких служащих. Там справляли свадьбу, и генерал, полный благородных намерений, зашёл поздравить молодых.

Неожиданное появление высокого начальства парализовало гостей, ситуация становилась всё более неловкой как для окружающих, так и для самого генерала. Жених находился на грани помешательства от размышлений, чем ему придётся расплатиться за эту «игру в демократию» генерала.

В итоге Иван Ильич, рассчитывавший, что его либерал-популизм вызовет всеобщее восхищение и обманутый в своих ожиданиях (молодая разночинная компания над гостем подшучивала), с обиды перепил и уснул в постели новобрачных.

Наутро проспавшийся чиновник испытал чувство такого стыда и омерзения к себе, что решил больше в «прогресс» не играть, строгости навести и с облегчением подписал просьбу вчерашнего жениха о переводе в другой департамент.

Фильм не вышел на экраны и «лёг на полку». По одной из версий, единственный негатив фильма тайно вынес из студии и хранил у себя дома Николай Каретников[1]. Впервые был показан публике в 1987 году[1].

Скверный анекдот про Достоевского

Ожидал сериал «Достоевский» режиссера Владимира Хотиненко с нетерпением, тем более, что исполнителем главной роли был Евгений Миронов, блестяще сыгравший князя Мышкина в сериале «Идиот» режиссера Владимира Бортко. Об этом сериале я написал тогда статью «Время Вечности». Интересно было посмотреть, как наш выдающийся актер сыграет самого Федора Михайловича. Тем более, что личность Достоевского и его гениальные произведения приобретают для нас сегодня особое значение. Почему именно сегодня? Потому что мы вступили в последнюю стадию борьбы за русский мир, за русский архетип, за русский народ, за Россию. Это не громкие слова, не патетика, а суровая реальность. Не только страны западного мира, но уже и страны азиатские, рассматривают Россию как вожделенную добычу. Это настолько очевидно, что не нуждается в дополнительных доказательствах.

Наше выживание и последующее возрождение зависит, прежде всего, от нашей моральной и военной силы. Последняя, хотя и находится в плачевном состоянии, но все-таки продолжает сдерживать совокупного агрессора. И наши враги, как внутренние, так и внешние, сейчас, по-видимому, делают ставку на моральное разложение власти и народа. Враги России и русского народа справедливо полагают, что если окончательно растлить русский мир, то Россия сама все отдаст без боя и войны. На системное растление русского народа брошены колоссальные средства, которые, к сожалению, уже принесли свои черные плоды. Достаточно посмотреть, что предлагают российскому телезрителю. Нас кодируют на самоуничтожение. Совсем немного опор осталось у русского народа. Прежде всего, это, конечно, Русская Православная Церковь основа и хранительница русского архетипа. Вторая опора наша классическая литература, хранящая вместе с Церковью драгоценный русский язык и нравственную святыню.

Сочетание высочайшей христианской нравственности и гениальной художественности ставят русскую литературу на первое место в мире. И здесь особая роль, безусловно, принадлежит Федору Михайловичу Достоевскому. Никто в мировой литературе не утверждал с такой силой нравственный идеал, никто так вдохновенно не воспевал Господа нашего Иисуса Христа и святое Православие, никто так глубоко не постигал смысл русской жизни. Именно Достоевский устами князя Мышкина, открыл нам «наш русский свет». Поэтому, повторяю, личность Достоевского сегодня невозможно переоценить.

И вот я усаживаюсь поудобнее перед экраном телевизора и с волнением начинаю смотреть сериал «Достоевский». И что же я вижу?! После каторги Федор Михайлович попадает в Семипалатинск, где встречает свою первую жену, которую играет Чулпан Хаматова. Достоевский влюбляется в нее мгновенно. Он начинает ходить в ее дом, знакомится с ее мужем алкоголиком, роль которого блестяще играет Александр Домогаров. И вот на глазах пьяного мужа Достоевский сливается в поцелуе со своей будущей женой. Да, Федор Михайлович был человеком страстным и влюбчивым. Это хорошо известно. Но ведь эту интимную сторону его жизни можно представить совершенно по-разному. Можно изобразить ее прикровенно, а можно и почти порнографически, как делает Хотиненко. Не мог Достоевский целоваться с женщиной на глазах у ее мужа! Не то было время. На такое способен современный отморозок, но не Федор Михайлович. Здесь Хотиненко явно, как это сейчас принято говорить, хочет добавить драйва (отвратительное словцо), чтобы зацепить молодого зрителя.

Дальше - больше. Во всех последующих сериях мы видим, как великий писатель, словно маньяк, набрасывается на женщин, не пропуская ни одной юбки. Зачем нам все это показывают? Чтобы подчеркнуть неординарность писателя? Так в этой стороне жизни Достоевского, собственно, ничего интересного нет, здесь он менее всего оригинален. Вот Достоевский в пальто, с ножом в руках, набрасывается на Аполлинарию Суслову, затем следует бурная сцена. Все явно сделано для того, чтобы было понятно и приятно современному зрителю. Но ведь это же подлость по отношению к писателю.

Мы видим Достоевского, читающего слушателям свои произведения. При этом он все время одним глазком посматривает на публику, выискивая симпатичное женское лицо. В принципе Хотиненко изображает человека с явными маниакальными сексуальными наклонностями и делает это умышленно. Да, Анна Ахматова говорила, что стихи растут из сора. Сор этот - сама жизнь во всей своей неприглядности. Но читателю или зрителю интересен ведь не сор, а то как из него «растут стихи». Но в сериале этого как раз и нет. Мы видим лишь, как в промежутках между пастельными сценами Достоевский наспех обличает Герцена или Тургенева в непатриотизме, произносит высокопарные слова о русском народе, Православии, Церкви. Разве такая ходульность - не издевательство? И у любого несведущего зрителя невольно возникает вопрос: «Как этот сексуальный маньяк смеет еще что-то говорить о нравственности и Православии?»

Вот Достоевский обличает либерализм Тургенева и, кажется, что наконец-то режиссер начнет разворачивать перед зрителем идейную ткань писателя. Но нет. Федор Михайлович мчится играть в рулетку. Да, формально все правильно. Ведь играл же писатель в рулетку, проигрывая последние штаны. Но в сериале это опять выгладит как издевательство, как пародия, как скверный анекдот. Ведь в произведении искусства все решает соотношение вещей, чувство меры и такта. У Хотиненко нет никакого чувства меры и такта в изображении слабостей писателя, а соотношение вещей построено таким образом, что пред нами предстает отвратительный субъект, идиот, в плохом смысле этого слова. Я убежден, что все это сделано умышленно, чтобы дискредитировать писателя. Посудите сами. Встречается Достоевский в Баден-Бадене с Тургеневым, и последний в жестком диалоге обвиняет Достоевского в том, что тот в свое время в пьяном виде изнасиловал маленькую девочку.

Федор Михайлович в гневе бросается на Ивана Сергеевича, но тот брезгливо отталкивает Достоевского, который никак и не пытается опровергнуть страшное обвинение. Более того, в этой сцене Достоевский ведет себя как человек, которого застали врасплох, обнаружив его самую страшную тайну. У зрителя может сложиться лишь одно впечатление: Достоевский был не только женолюбом, игроком, но еще и педофилом. И Евгений Миронов с присущим ему талантом изображает именно такого Достоевского. Понимает ли актер, что он сыграл? Я слышал, что актеры, особенно большие, умом не блещут. Но Миронов мне казался человеком, не относящимся к этой категории. А ведь авторы сериала не могут не знать, что Достоевский не имеет к этому смертному греху никакого отношения. Сам писатель рассказывал, что еще в детстве оказался невольным свидетелем того, как пьяный кучер изнасиловал девочку. Этот эпизод он и использовал в романе «Бесы». К тому же писатель практически не употреблял спиртного (люди, пристрастные к игре, равнодушны к алкоголю), и поэтому не мог оказаться в пьяном виде, как утверждает в сериале Тургенев. На мой взгляд, совсем не похож Миронов на Достоевского. Играет он какого-то психопата, с постоянно бегающими глазами. Кстати, глаза актера совершенно не похожи на глаза Федора Михайловича, если взять в качестве критерия знаменитый портрет кисти художника Василия Перова, на котором мы видим глубоко сосредоточенного Достоевского со взглядом, устремленным внутрь. Сами сравните и убедитесь, что Миронов, как говорится, попал мимо кассы.

Актер в этом сериале повторяет приемы, которые он использовал, играя князя Мышкина в сериале «Идиот». Но если там все получилось здорово, то здесь не получилось ничего. Достоевский не Мышкин! Образно говоря, Миронов в этом сериале напоминает Мышкина, который пытается изображать из себя Рогожина. Кроме смеха, это ничего вызвать не может.

С Достоевским в сериале постоянно случаются эпилептические припадки, но выглядит это по-клоунски, нарочито карикатурно. Относительно припадков эпилепсии у Достоевского до сих пор идут споры. Есть основание полагать, что у него все же была не эпилепсия, а какое-то другое нервное заболевание. Ведь в то время эта болезнь еще не была достаточно хорошо изучена и за эпилепсию нередко принимали схожие по внешним признакам нервные расстройства. Дело в том, что после настоящих эпилептических припадков происходит заметное снижение интеллекта и творческих способностей, чего у Федора Михайловича не только не наблюдается, но, напротив, складывается впечатление, что он заметно прибавляет от романа к роману. Свой последний шедевр «Братья Карамазовы» Достоевский завершает за четыре месяца до своей кончины. Вряд ли такое стало бы возможным при настоящей эпилепсии.

Вспомните роман «Идиот». Там Лев Николаевич Мышкин после каждого эпилептического припадка надолго превращался в существо, могущее только мычать. С самим писателем ничего подобного не происходило. Во всяком случае, повторю, эпилепсия Достоевского спорный вопрос. Но в сериале на припадках писателя сделан особый акцент. То есть, перед нами не только сладострастник и игрок, но еще и малоприятный эпилептик.

Но и это еще не все. В заключительной серии есть такой эпизод. Достоевский спрашивает свою жену Анну Григорьеву, донесла бы она в полицию, если бы услышала, как двое молодых людей собираются взорвать Зимний дворец, т. е. убить Царя. Она ответила, что ей очень стыдно, но она не пошла бы доносить. Достоевский говорит, что тоже не пошел бы. Таким образом, получается, что вся борьба писателя с нигилизмом и революцией, все его произведения, все дневники, в которых он разоблачает ужас безбожного нигилистического миропонимания, есть блеф, пустышка, поскольку сам автор отказывается защитить православного царя, да и других людей, которые неизбежно погибли бы при взрыве. Согласно авторам сериала, получается, что Достоевский готов перейти на сторону нигилистов.

И здесь мы уже имеем дело не с фактической, а со смысловой ложью, со смысловым подлогом. Действительно, подобный разговор у Достоевского был, но не с женой, а с известным издателем Алексеем Сувориным. Федор Михайлович, как утверждает Суворин в своем дневнике, задал ему аналогичный вопрос: «Вы пошли бы? Нет, не пошел бы. И я бы не пошел. Почему? Ведь это ужас. Это преступление. Мы, может быть, могли бы предупредить...».

Обратите внимание, что этому диалогу Достоевского с Сувориным авторы сериала, заменяя Суворина Анной Григорьевной, придают совсем иной смысл. В сериале Достоевский однозначно говорит, что не пошел бы в полицию. У Суворина Федор Михайлович полон сомнений. Я убежден, что случись такая ситуация в действительности, а не в воображении писателя, то он пошел бы в полицию без промедления. В противном случае, он должен был бы отречься от Православной веры и всего своего творчества. Разве это не очевидно? Кроме того, дневник Суворина является вторичным источником, и использовать его так, как это делают авторы сериала, просто аморально. Был ли подобный разговор у Достоевского еще и с его женой в реальной жизни мне лично не известно. Если такой разговор действительно имел место, то буду признателен тем, кто подтвердит это документально.

В заключении хочется обратить внимание на то, что в течении всех серий Достоевский ни разу не перекрестился, ни разу не был в храме. Только однажды нам показали служебное кадило крупным планом, когда отпевали Михаила, брата писателя. Молитву Достоевский произносит только однажды, когда полностью проигрывается в казино. У него остается последняя монета, и перед тем как проиграть и ее, Федор Михайлович молится и целует ствол дерева. Ну, хотя бы уж нательный крест поцеловал. Вот такая фантазия у господина Хотиненко, который прекрасно знает, что Достоевский, несмотря на все свои страсти, был человеком глубокой веры и церковности. Я не сторонник ханжеского и елейного изображения нашего величайшего писателя, но то, что делает Хотиненко откровенное попрание Божией правды.

В самом конце сериала Достоевский говорит городовому, что постоянно сомневается в существовании Бога. Если это не скверный анекдот, то что? На мой взгляд, сериал Хотиненко следует рассматривать как духовно-нравственную диверсию и провокацию, направленные против писателя, олицетворяющего совесть русской литературы и русского народа. Удивляться здесь нечему. Ведь еще в давнем фильме Хотиненко «Мусульманин», в котором главную роль играет все тот же Миронов, прослеживается антиправославная и антирусская линия.

Сериал рассчитан на молодое поколение россиян, которые плохо знают Достоевского и его творчество. Им хотят навязать ложный образ нашего величайшего писателя, хотят представить его физическим и моральным уродом. Здесь я вижу прямое, слегка замаскированное, продолжение либералами большевистской линии в отношении христианских основ русской культуры. Руки прочь от Достоевского!

Иерей Александр Шумский, специально для «Русской народной линии»


Смотрите также