Приглашаю присоединиться ко мне в следующих сервисах:

Каждый вечер куча новых анекдотов каждой ночью незнакомая старуха

Читать книгу Гарики на все времена. Том 2 Игоря Губермана : онлайн чтение

На свете ничего нет постоянней превратностей, потерь и расставаний

Еще нас ветер восхищает

и море волнами кипит,

и только парус ощущает,

что мачта гнется и скрипит.

621

Давеча столкнулся я в упор

с некоей мыслишкой интересной:

в душах наших пламя и задор

связаны с упругостью телесной.

622

Уходит засидевшаяся гостья,

а я держу пальто ей и киваю;

у старости простые удовольствия,

теперь я дам хотя бы одеваю.

623

Забавно в закатные годы

мы видим, душе в утешение,

свои возрастные невзгоды

как мира вокруг ухудшение.

624

В толпе замшелых старичков

уже по жизни я хромаю,

еще я вижу без очков,

но в них я лучше понимаю.

625

Совсем не зря нас так пугает

с дыханьем жизни расставание:

страх умереть нам помогает

переживать существование.

626

Чтоб не торчали наши пробки

в бутылях нового питья,

выносит время нас за скобки

текущих текстов бытия.

627

Не ошибок мне жаль и потерь,

жаль короткое время земное:

знал бы раньше, что знаю теперь,

я теперь уже знал бы иное.

628

Люблю вечерний город – в нем

отключено мое сознание

и светит праздничным огнем

трагическое мироздание.

629

Еще одну вскрыл я среди

дарованных свыше скорбей:

практически жизнь позади,

а жажда ничуть не слабей.

630

В одно и то же состояние

душой повторно не войти,

неодолимо расстояние

уже прожитого пути.

631

Что в зеркале? Колтун волос,

узоры тягот и томлений,

две щелки глаз и вислый нос

с чертами многих ущемлений.

632

Вот я получил еще одну

весть, насколько время неотступно,

хоть увидеть эту седину

только для подруг моих доступно.

633

Мне гомон, гогот и галдеж —

уже докучное соседство,

поскольку это молодежь

или впадающие в детство.

634

Непривычную чувствуя жалость,

я вдруг понял, что как ни играй,

а уже накопилась усталость

и готова плеснуть через край.

635

Своя у старости стезя

вдоль зимних сумерек унылых:

то, что хотим, уже нельзя,

а то, что льзя, уже не в силах.

636

Я по себе (других не спрашивал)

постиг доподлинно и лично,

что старость – факт сознанья нашего,

а все телесное – вторично.

637

Зря, подруга, ты хлопочешь

и меня собой тревожишь:

старость – это когда хочешь

ровно столько, сколько можешь.

638

Года меняют наше тело,

его сберечь не удается;

что было гибким – затвердело,

что было твердым – жалко гнется.

639

Смешон резвящийся старик,

однако старческие шалости —

лишь обращенный к Богу крик:

нас рано звать, в нас нет усталости.

640

Я курю в полночной тишине,

веет ветер мыслям в унисон;

жизнь моя уже приснилась мне;

вся уже почти; но длится сон.

641

Когда бессонна ночь немая,

то лиц любимых вереница,

мне про уход напоминая,

по мутной памяти струится.

642

Я в фольклоре нашел вранье:

нам пословицы нагло врут,

будто годы берут свое...

Это наше они берут!

643

Увы, но облик мой и вид

при всей игре воображения

уже не воодушевит

девицу пылкого сложения.

644

Всегда бывает смерть отсрочена,

хотя была уже на старте,

когда душа сосредоточена

на риске, страсти и азарте.

645

Очень жаль, что догорает сигарета

и ее не остановишь, но зато

хорошо, что было то и было это

и что кончилось как это, так и то.

646

Уже куда пойти – большой вопрос,

порядок наводить могу часами,

с годами я привычками оброс,

как бабушка – курчавыми усами.

647

Мои слабеющие руки

с тоской в суставах ревматических

теперь расстегивают брюки

без даже мыслей романтических.

648

Даже в час, когда меркнут глаза

перед тем, как укроемся глиной,

лебединая песня козла

остается такой же козлиной.

649

На склоне лет не вольные мы птицы,

к семейным мы привязаны кроватям;

здоровья нет, оно нам только снится,

теперь его во снах мы пылко тратим.

650

А в кино когда ебутся —

хоть и понарошке, —

на душе моей скребутся

мартовские кошки.

651

Во сне все беды нипочем

и далеко до расставания,

из каждой клетки бьет ключом

былой азарт существования.

652

Идея грустная и кроткая

владеет всем моим умишком:

не в том беда, что жизнь короткая,

а что проходит быстро слишком.

653

Ровесники, пряча усталость,

по жизни привычно бредут;

уже в Зазеркалье собралось

приятелей больше, чем тут.

654

Вы рядом – тела разрушение

и вялой мысли дребезжание,

поскольку формы ухудшение

не улучшает содержание.

655

Вокруг лысеющих седин

пространство жизни стало уже,

а если лучше мы едим,

то перевариваем – хуже.

656

Вдруг чувствует в возрасте зрелом

душа, повидавшая виды,

что мир уже в общем и целом

пора понимать без обиды.

657

Где это слыхано, где это видано:

денег и мудрости не накопив,

я из мальчишки стал дед неожиданно,

зрелую взрослость оплошно пропив.

658

Зачем вам, мадам, так сурово

страдать на диете ученой?

Не будет худая корова

смотреться газелью точеной.

659

Спокойно и достойно старюсь я,

печальников толпу не умножая;

есть прелесть в увядании своя;

но в молодости есть еще чужая.

660

Иные мы совсем на склоне дней:

медлительней, печальней, терпеливей,

однако же нисколько не умней,

а только осторожней и блудливей.

661

Но кто осудит старика,

если, спеша на сцену в зал,

я вместо шейного платка

чулок соседки повязал?

662

Прошел я жизни школьный курс,

и вот, когда теперь

едва постиг ученья вкус,

пора идти за дверь.

663

С утра в постели сладко нежась,

я вдруг подумываю вяло,

что раньше утренняя свежесть

меня иначе волновала.

664

С авоськой, грехами нагруженной,

таясь, будто птица в кустах,

душа, чтоб не быть обнаруженной,

болит в очень разных местах.

665

Пора без жалких промедлений

забыть лихие наслаждения;

прощай, эпоха вожделений,

и здравствуй, эра оскудения!

666

Чтобы от возраста не кисли мы

и безмятежно плыли в вечность,

нас осеняет легкомыслие

и возвращается беспечность.

667

Мир создан так однообразно,

что жизни каждого и всякого

хотя и складывались разно,

а вычитались – одинаково.

668

Мы пережили тьму потерь

в метаньях наших угорелых,

но есть что вспомнить нам теперь

под утро в доме престарелых.

669

Не любят грустных и седых

одни лишь дуры и бездарности,

а мы ведь лучше молодых —

у нас есть чувство благодарности.

670

Я стал былых любвей бесплотным эхом,

но слухам о себе я потакаю

и пользуюсь у дам большим успехом,

но пользы из него не извлекаю.

671

Ушли остатки юной резвости,

но мне могилу рано рыть:

вослед проворству зрелой трезвости

приходит старческая прыть.

672

Я мысленно сказал себе: постой,

ты стар уже, не рвись и не клубись —

ты слышишь запах осени густой?

И сам себе ответил: отъебись.

673

Еще наш закатный азарт не погас,

еще мы не сдались годам,

и глупо, что женщины смотрят на нас

разумней, чем хочется нам.

674

Куда течет из года в год

часов и дней сумятица?

Наверх по склону – жизнь идет,

а вниз по склону – катится.

675

Дряхлеет мой дружеский круг,

любовных не слышится арий,

а пышный розарий подруг —

уже не цветник, а гербарий.

676

Туристов суетная страстность

нам тонко всякий раз опять

напоминает про напрасность

попыток жизнь успеть понять.

677

Кто придумал, что мир так жесток

и безжалостно жизни движение?

То порхали с цветка на цветок,

то вот-вот, и венков возложение.

678

От нас, когда, недвижны и чисты,

сойдем во тьму молчания отпетого,

останутся лишь тексты и холсты,

а после не останется и этого.

679

Мы зря и глупо тратим силы,

кляня земную маету:

по эту сторону могилы

навряд ли хуже, чем по ту.

680

Мы начинаем уходить —

не торопясь, по одному —

туда, где мы не будем пить,

что дико сердцу и уму.

681

Поездил я по разным странам,

печаль моя, как мир, стара:

какой подлец везде над краном

повесил зеркало с утра?

682

Ничто уже не стоит наших слез,

уже нас держит ангел на аркане,

а близости сердец апофеоз —

две челюсти всю ночь в одном стакане.

683

Исполнен упований возраст ранний,

со временем смеркаются огни;

беда не от избыточных желаний,

беда, когда рассеялись они.

684

Нас маразм не обращает в идиотов,

а в склерозе много радости для духа:

каждый вечер – куча новых анекдотов,

каждой ночью – незнакомая старуха.

685

Когда нас повезут на катафалке,

незримые слезинки оботрут

ромашки, хризантемы и фиалки

и грустно свой продолжат нежный труд.

686

Когда все сбылось, утекло

и мир понятен до предела,

душе легко, светло, тепло;

а тут как раз и вынос тела.

687

Те, кто на поминках шумно пьет,

праведней печальников на тризне:

вольная душа, уйдя в полет,

радуется звукам нашей жизни.

688

В конце земного срока своего,

готов уже в последнюю дорогу,

я счастлив, что не должен ничего,

нигде и никому. И даже Богу.

689

Взлетая к небесам неторопливо

и высушив последнюю слезу,

душа еще три дня следит ревниво,

насколько мы печалимся внизу.

690

В местах не лучших скоро будем

мы остужать земную страсть;

не дай, Господь, хорошим людям

совсем навек туда попасть.

691

Несхожие меня терзали страсти,

кидая и в паденья и в зенит,

разодрана душа моя на части;

но смерть ее опять соединит.

692

К любым мы готовы потерям,

терять же себя так нелепо,

что мы в это слепо не верим

почти до могильного склепа.

693

В игре творил Господь миры,

а в их числе – земной,

где смерть – условие игры

для входа в мир иной.

694

В период перевоплощения,

к нему готовя дух заранее,

в нас возникают ощущения,

похожие на умирание.

695

Как будто не случилось ничего,

течет вечерних рюмок эстафета,

сегодня круг тесней на одного,

а завтра возрастет нехватка эта.

696

О смерти если знать заранее,

хотя бы знать за пару дней,

то было б наше умирание

разнообразней, но трудней.

697

На грани, у обрыва и предела,

когда уже затих окрестный шум,

когда уже душа почти взлетела —

прощения у сердца просит ум.

698

Я послан жить был и пошел,

чтоб нечто выяснить в итоге,

и, хоть уход мой предрешен,

однако я еще в дороге.

699

Весь век я был занят заботой о плоти,

а дух только что запоздало проснулся,

и я ощущаю себя на излете —

как пуля, которой Господь промахнулся.

700

1995 год

Закатные гарики

Ушли и сгинули стремления,

остыл азарт грешить и каяться,

тепло прижизненного тления

по мне течёт и растекается.

Уже вот-вот к моим ногам

подвалит ворох ассигнаций,

ибо дерьмо во сне – к деньгам,

а мне большие гавны снятся.

К похмелью, лихому и голому,

душевный пришёл инвалид,

потрогал с утра свою голову:

пустая, однако болит.

Я не искал чинов и званий,

но очень часто, слава Богу,

тоску несбывшихся желаний

менял на сбывшихся изжогу.

Вчера взяла меня депрессия,

напав, как тать, из-за угла;

завесы серые развесила

и мысли чёрные зажгла.

А я не гнал мерзавку подлую,

я весь сиял, её маня,

и с разобиженною мордою

она покинула меня.

Я в зеркале вчера себя увидел

и кратко побеседовал с собой;

остался каждый в тягостной обиде,

что пакостно кривляется другой.

Это был не роман, это был поебок,

было нежно, тепло, молчаливо,

и, оттуда катясь, говорил колобок:

до свиданья, спасибо, счастливо.

На любое идейное знамя,

даже лютым соблазном томим,

я смотрю недоверчиво, зная,

сколько мрази ютится под ним.

Слежу без испуга и дрожи

российских событий пунктир:

свобода играет, как дрожжи,

подкинутые в сортир.

Когда остыл душевный жар,

а ты ещё живёшь зачем-то,

то жизнь напоминает жанр,

который досуха исчерпан.

Когда бы сам собой смывался грим

и пудра заготовленных прикрас,

то многое, что мы боготворим,

ужасно опечалило бы нас.

Надежды огненный отвар

в душе кипит и пламенеет:

еврей, имеющий товар,

бодрей того, кто не имеет.

Вижу лица или слышу голоса —

вспоминаются сибирские леса,

где встречались ядовитые грибы —

я грущу от их несбывшейся судьбы.

Уже мы в гулянии пылком

участие примем едва ли,

другие садятся к бутылкам,

которые мы открывали.

Еврей опасен за пределом

занятий, силы отнимающих;

когда еврей не занят делом,

он занят счастьем окружающих.

Казённые письма давно

я рву, ни секунды не тратя:

они ведь меня всё равно

потом наебут в результате.

Мне слов ни найти, ни украсть,

и выразишь ими едва ли

еврейскую тёмную страсть

к тем землям, где нас убивали.

Покуда мы свои выводим трели,

нас давит и коверкает судьба,

поэтому душа – нежней свирели,

а пьёшь – как водосточная труба.

Зачем-то в каждое прощание,

где рвётся тесной связи нить,

мы лживо вносим обещание

живую память сохранить.

Я искренне люблю цивилизацию

и все её прощаю непотребства

за свет, автомобиль, канализацию

и противозачаточные средства.

Я даже мельком невзначай

обет мой давний не нарушу,

не выплесну мою печаль

в чужую душу.

Мы столько по жизни мотались,

что вспомнишь – и каплет слеза;

из органов секса остались

у нас уже только глаза.

Не знаю блаженней той тягостной муки,

когда вдоль души по оврагу

теснятся какие-то тёмные звуки

и просятся лечь на бумагу.

Когда наплывающий мрак

нам путь предвещает превратный,

опасен не круглый дурак,

а умник опасен квадратный.

Есть люди – пламенно и бурно

добро спешат они творить,

но почему-то пахнут дурно

их бескорыстие и прыть.

Высок успех и звучно имя,

мои черты теперь суровы,

лицо значительно, как вымя

у отелившейся коровы.

Нам не светит благодать

с ленью, отдыхом и песнями:

детям надо помогать

до ухода их на пенсии.

Не сдули ветры и года

ни прыть мою, ни стать,

и кое-где я хоть куда,

но где – устал искать.

Всюду ткут в уюте спален

новых жизней гобелен,

только мрачен и печален

чуждый чарам чахлый член.

Заметь, Господь, что я не охал

и не швырял проклятий камни,

когда Ты так меня мудохал,

что стыдно было за Тебя мне.

Вольно ли, невольно ли,

но не столько нация,

как полуподпольная

мы организация.

В одной учёной мысли ловкой

открылась мне блаженства бездна:

спиртное малой дозировкой —

в любых количествах полезно.

Из века в век растёт размах

болезней разума и духа,

и даже в Божьих закромах

какой-то гарью пахнет глухо.

Уже порой невмоготу

мне мерзость бытия,

как будто Божью наготу

преступно вижу я.

О помощи свыше не стоит молиться

в едва только начатом деле:

лишь там соучаствует Божья десница,

где ты уже сам на пределе.

Здесь я напьюсь; тут мой ночлег;

и так мне сладок дух свободы,

как будто, стряхивая снег,

вошли мои былые годы.

На старости я сызнова живу,

блаженствуя во взлётах и падениях,

но жалко, что уже не наяву,

а в бурных и бесплотных сновидениях.

Сегодня многие хотят

беседовать со мной,

они хвалой меня коптят,

как окорок свиной.

А всё же я себе союзник

и вечно буду таковым,

поскольку сам себе соузник

по всем распискам долговым.

На старости я, не таясь,

живу, как хочу и умею,

и даже любовную связь

я по переписке имею.

Чувствуя страсть, устремляйся вперёд

с полной и жаркой душевной отдачей;

верно заметил российский народ:

даже вода не течёт под лежачий.

Жалеть, а не судить я дал зарок,

жестока жизнь, как римский Колизей;

и Сталина мне жаль: за краткий срок

жену он потерял и всех друзей.

Покрыто минувшее пылью и мглой,

и, грустно чадя сигаретой,

тоскует какашка, что в жизни былой

была ресторанной котлетой.

Забавно мне, что жизни кладь

нам неизменно

и тяжкий крест и благодать

одновременно.

Опыт наш – отнюдь не крупность

истин, мыслей и итогов,

а всего лишь совокупность

ран, ушибов и ожогов.

Ругая жизнь за скоротечность,

со мной живут в лохмотьях пёстрых

две девки – праздность и беспечность,

моей души родные сёстры.

Окажется рощей цветущей

ущелье меж адом и раем,

но только в той жизни грядущей

мы близких уже не узнаем.

С высот палящего соблазна

спадая в сон и пустоту,

по эту сторону оргазма

душа иная, чем по ту.

Все муки творчества – обман,

а пыл – навеян и вторичен,

стихи диктует некто нам,

поскольку сам – косноязычен.

В России часто пью сейчас

я с тем, кто крут и лих,

но дай Господь в мой смертный час

не видеть лица их.

Ещё мне внятен жизни шум

и штоф любезен вислобокий;

пока поверхностен мой ум

ещё старик я не глубокий.

Хмельные от праведной страсти,

крутые в решеньях кромешных,

святые, дорвавшись до власти,

намного опаснее грешных.

Слава Богу, что я уже старый,

и погасло былое пылание,

и во мне переборы гитары

вызывают лишь выпить желание.

Вёл себя придурком я везде,

но за мной фортуна поспевала,

вилами писал я на воде,

и вода немедля застывала.

На Страшный суд разборки ради

эпоху выкликнув мою,

Бог молча с нами рядом сядет

на подсудимую скамью.

Мне жалко, что Бог допускает

нелепый в расчётах просчёт,

и жизнь из меня утекает

быстрее, чем время течёт.

Что с изречения возьмёшь,

если в него всмотреться строже?

Мысль изречённая есть ложь...

Но значит, эта мысль – тоже.

Увы, но время скоротечно,

и кто распутство хаял грозно,

потом одумался, конечно,

однако было слишком поздно.

Весь век себе твержу я: цыц и никшни,

сиди повсюду с края и молчи;

духовность, обнажённая излишне,

смешна, как недержание мочи.

Наверно, так понур я от того,

что многого достиг в конце концов,

не зная, что у счастья моего

усталое и тусклое лицо.

Вон те – ознобно вожделеют,

а тех – терзает мира сложность;

меня ласкают и лелеют

мои никчёмность и ничтожность.

Для игры во все художества

мой народ на свет родил

много гениев и множество

несусветных талмудил.

Таким родился я, по счастью,

и внукам гены передам —

я однолюб: с единой страстью

любил я всех попутных дам.

Я старый, больной и неловкий,

но знают гурманки слияния,

что в нашей усталой сноровке

ещё до хера обаяния.

Я не выйду в гордость нации

и в кумиры на стене,

но напишут диссертации

сто болванов обо мне.

О чём-то срочная забота

нас вечно точит и печёт,

и нужно нам ещё чего-то,

а всё, что есть, – уже не в счёт.

Любезен буду долго я народу,

поскольку так нечаянно случилось,

что я воспел российскую природу,

которая в еврея насочилась.

Я хоть и вырос на вершок,

но не дорос до Льва Толстого,

поскольку денежный мешок

милее мне мешка пустого.

Мы сразу правду обнаружим,

едва лишь зорко поглядим:

в семье мужик сегодня нужен,

однако не необходим.

Висит над нами всеми безотлучно

небесная чувствительная сфера,

и как только внизу благополучно,

Бог тут же вызывает Люцифера.

Обида, презрение, жалость,

захваченность гиблой игрой...

Для всех нас Россия осталась

сияющей чёрной дырой.

По многим ездил я местам,

и понял я не без печали:

евреев любят только там,

где их ни разу не встречали.

Не знаю, чья в тоске моей вина;

в окне застыла плоская луна;

и кажется, что правит мирозданием

лицо, не замутнённое сознанием.

Бог задумал так, что без нажима

движется поток идей и мнений:

скука – и причина, и пружина

всех на белом свете изменений.

Любовных поз на самом деле

гораздо меньше, чем иных,

но благодарно в нашем теле

спит память именно о них.

Мне вдыхать легко и весело

гнусных мыслей мерзкий чад,

мне шедевры мракобесия

тихо ангелы сочат.

Увы, великодушная гуманность,

которая над нами зыбко реет,

похожа на небесную туманность,

которая слезится, но не греет.

Попал мой дух по мере роста

под иудейское влияние,

и я в субботу пью не просто,

а совершаю возлияние.

Унылый день тянулся длинно,

пока не вылезла луна;

зачем душе страдать безвинно,

когда ей хочется вина?

Хотя политики навряд

имеют навык театральный,

но все так сочно говорят,

как будто секс творят оральный.

Мне в жизни крупно пофартило

найти свою нору и кочку,

и я не трусь в толпе актива,

а выживаю в одиночку.

У Бога сладкой жизни не просил

ни разу я, и первой из забот

была всегда попытка в меру сил

добавить перец-соль в любой компот.

Владеющие очень непростой

сноровкой в понимании округи

евреи даже вечной мерзлотой

умеют торговать на жарком юге.

Увы, стихи мои и проза,

плоды раздумий и волнений —

лишь некий вид и сорт навоза

для духа новых поколений.

Я всегда на сочувствия праздные

отвечаю: мы судеб игралище,

не влагайте персты в мои язвы,

ибо язвы мои – не влагалище.

Плетясь по трясине семейного долга

и в каше варясь бытовой,

жена у еврея болеет так долго,

что стать успевает вдовой.

Кошмарным сном я был разбужен,

у бытия тряслась основа:

жена готовила нам ужин,

а в доме не было спиртного.

Когда мне о престижной шепчут встрече

с лицом, известным всюду и везде,

то я досадно занят в этот вечер,

хотя ещё не знаю, чем и где.

Порою я впадаю в бедность,

что вредно духу моему;

Творец оплачивает вредность,

но как – известно лишь Ему.

Наше стадо поневоле

(ибо яростно и молодо)

так вытаптывает поле,

что на нём умрёт от голода.

Пришла прекрасная пора

явиться мудрости примером,

и стало мыслей до хера,

поскольку бросил мыслить хером.

Таланту чтобы дать распространённость,

Творец наш поступил, как искуситель,

поэтому чем выше одарённость,

тем более еблив её носитель.

Я часто многих злю вокруг,

живя меж них не в общем стиле;

наверно, мне публичный пук

намного легче бы простили.

Глазея пристально и праздно,

я очень странствовать люблю,

но вижу мир ясней гораздо,

когда я в комнате дремлю.

По чувству, что долгом повязан,

я понял, что я уже стар,

и смерти я платой обязан

за жизни непрошеный дар.

Пора уже налить под разговор,

селёдку покромсавши на куски,

а после грянет песню хриплый хор,

и грусть моя удавится с тоски.

Пишу я вздор и ахинею,

херню и чушь ума отпетого,

но что поделаешь – имею

я удовольствие от этого.

Меж земной двуногой живности

всюду, где ни посмотри,

нас еврейский ген активности

в жопу колет изнутри.

Дикая игра воображения

попусту кипит порой во мне —

бурная, как семяизвержение

дряхлого отшельника во сне.

Жить беззаботно и оплошно —

как раз и значит жить роскошно.

100

Я к потрясению основ

причастен в качестве придурка:

от безоглядно вольных слов

с основ слетает штукатурка.

101

Мне не интересно, что случится

в будущем, туманном и молчащем;

будущее светит и лучится

тем, кому херово в настоящем.

102

Когда текла игра без правил

и липкий страх по ветру стлался,

то уважать тогда заставил

я сам себя – и жив остался.

103

Я ценю по самой высшей категории

философию народного нутра,

но не стал бы относить к ветрам истории

испускаемые обществом ветра.

104

Трагедия пряма и неуклончива,

однако, до поры таясь во мраке,

она всегда невнятно и настойчиво

являет нам какие-нибудь знаки.

105

Я жизнь мою листаю с умилением

и счастлив, как клинический дебил:

весь век я то с азартом, то с томлением

кого-нибудь и что-нибудь любил.

106

Блаженны нищие ленивцы,

они живут в самих себе,

пока несчастные счастливцы

елозят задом по судьбе.

107

Вдоль организма дряхлость чуя,

с разгулом я всё так же дружен;

жить осмотрительно хочу я,

но я теперь и вижу хуже.

108

Я к эпохе привёрнут, как маятник,

в нас биение пульса единое;

глупо, если поставят мне памятник —

не люблю я дерьмо голубиное.

109

Ты с ранних лет в карьерном раже

спешил бежать из круга нашего;

теперь ты сморщен, вял и важен —

как жопа дряхлого фельдмаршала.

110

В пустыне усталого духа,

как в дремлющем жерле вулкана,

всё тихо, и немо, и глухо —

до первых глотков из стакана.

111

Уже виски спалила проседь,

уже опасно пить без просыпа,

но стоит резко это бросить,

и сразу явится курносая.

112

Любил я днём под шум трамвая

залечь в каком-нибудь углу,

дичок еврейский прививая

к великорусскому стволу.

113

Глаза мои видели, слышали уши,

я чувствовал даже детали подробные:

больные, гнилые, увечные души —

гуляли, калеча себе неподобные.

114

Жизни надвигающийся вечер

я приму без горечи и слёз;

даже со своим народом встречу

я почти спокойно перенёс.

115

Российские невзгоды и мытарства

и прочие подробности неволи

с годами превращаются в лекарство,

врачующее нам любые боли.

116

Был организм его злосчастно

погублен собственной особой:

глотал бедняга слишком часто

слюну, отравленную злобой.

117

Я под солнцем жизни жарюсь,

я в чаду любви томлюсь,

а когда совсем состарюсь —

выну хер и заколюсь.

118

Житейскую расхлёбывая муть,

так жалобно мы стонем и пыхтим,

что Бог нас посылает отдохнуть

быстрее, чем мы этого хотим.

119

Затаись и не дыши,

если в нервах зуд:

это мысли из души

к разуму ползут.

120

Когда я крепко наберусь

и пьяным занят разговором,

в моей душе святая Русь

горланит песни под забором.

121

Кипит и булькает во мне

идей и мыслей тьма,

и часть из них ещё в уме,

а часть – сошла с ума.

122

Столько стало хитрых технологий —

множество чудес доступно им,

только самый жалкий и убогий

хер живой пока незаменим.

123

Если на душе моей тревога,

я её умею понимать:

это мировая синагога

тайно призывает не дремать.

124

Я знаю, зрителя смеша,

что кратковременна потеха,

и ощутит его душа

в осадке горечь после смеха.

125

По жизни я не зря гулял,

и зло воспел я, и добро,

Творец не зря употреблял

меня как писчее перо.

126

Мы вдосталь в жизни испытали

и потрясений, и пинков,

но я не про закалку стали,

а про сохранность чугунков.

Ещё судьба не раз ударит,

однако тих и одинок,

ещё блаженствует и варит

мой беззаветный чугунок.

127

Давным-давно хочу сказать я

ханжам и мнительным эстетам,

что баба, падая в объятья,

душой возносится при этом.

128

Прекрасна в еврее лихая повадка

с эпохой кишеть наравне,

но страсть у еврея – устройство порядка

в чужой для еврея стране.

129

Прорехи жизни сам я штопал

и не жалел ни сил, ни рук,

судьба меня скрутила в штопор,

и я с тех пор бутылке друг.

130

Я слишком, ласточка, устал

от нежной устной канители,

я для ухаживанья стар —

поговорим уже в постели.

131

Хоть запоздало, но не поздно

России дали оживеть,

и всё, что насмерть не замёрзло,

пошло цвести и плесневеть.

132

Одно я в жизни знаю точно:

что плоть растянется пластом,

и сразу вслед начнётся то, что

Творец назначил на потом.

133

Вечерняя тревога – как недуг:

неясное предчувствие беды,

какой-то полустрах-полуиспуг,

минувшего ожившие следы.

134

Создателя крутая гениальность

заметнее всего из наблюдения,

что жизни объективная реальность

даётся лишь путем грехопадения.

135

Много высокой страсти

варится в русском пиве,

а на вершине власти —

ебля слепых в крапиве.

136

Создан был из почти ничего

этот мир, где светло и печально,

и в попытках улучшить его

обречённость видна изначально.

137

При всей игре разнообразия

фигур её калейдоскопа,

Россия всё же не Евразия,

она скорее Азиопа.

138

Я по жизни бреду наобум,

потеряв любопытство к дороге;

об осколки возвышенных дум

больно ранятся чуткие ноги.

139

В периоды удач и постижений,

которые заметны и слышны,

все случаи потерь и унижений

становятся забавны и смешны.

140

С людьми я вижусь редко и формально,

судьба несёт меня по тихим водам;

какое это счастье – минимально

общаться со своим родным народом!

141

России теперь не до смеха,

в ней жуткий прогноз подтверждается:

чем больше евреев уехало,

тем больше евреев рождается.

142

Любовь завяла в час урочный,

и ныне я смиренно рад,

что мне остался беспорочный

гастрономический разврат.

143

Нам потому так хорошо,

что, полный к жизни интереса,

грядущий хам давно пришёл

и дарит нам дары прогресса.

144

Всего лишь семь есть нот у гаммы,

зато звучат не одинаково;

вот точно так у юной дамы

есть много разного и всякого.

145

Я шамкаю, гундосю, шепелявлю,

я шаркаю, стенаю и кряхчу,

однако бытиё упрямо славлю

и жить ещё отчаянно хочу.

146

Политики раскат любой грозы

умеют расписать легко и тонко,

учитывая всё, кроме слезы

невинного случайного ребёнка.

147

Я часто угадать могу заранее,

куда плывёт беседа по течению;

душевное взаимопонимание —

прелюдия к телесному влечению.

148

Разуму то холодно, то жарко

всюду перед выбором естественным,

где душеспасительно и ярко

дьявольское выглядит божественным.

149

Нам разный в жизни жребий роздан,

отсюда – разная игра:

я из вульгарной глины создан,

а ты – из тонкого ребра.

150

Сегодня думал я всю ночь,

издав к утру догадки стон:

Бог любит бедных, но помочь

умножить ноль не может Он.

151

Поскольку много дураков

хотят читать мой бред,

ни дня без тупости – таков

мой жизненный обет.

152

Жаль Бога мне: святому духу

тоскливо жить без никого;

завел бы Он себе старуху,

но нету рёбер у Него.

153

Когда кому-то что-то лгу,

таким азартом я палим,

что сам угнаться не могу

за изолжением моим.

154

Творец живёт не в отдалении,

а близко видя наши лица;

Он гибнет в каждом поколении

и в каждом заново родится.

155

На нас эпоха ставит опыты,

меняя наше состояние,

и наших душ пустые хлопоты —

её пустое достояние.

156

Полностью раскрыты для подлога

в поисках душевного оплота,

мы себе легко находим Бога

в идолах высокого полёта.

157

Только полный дурак забывает,

испуская похмельные вздохи,

что вино из души вымывает

ядовитые шлаки эпохи.

158

От мерзости дня непогожего

настолько в душе беспросветно,

что хочется плюнуть в прохожего,

но страшно, что плюнет ответно.

159

Я много повидал за жизнь мою,

к тому же любопытен я, как дети;

чем больше я о людях узнаю,

тем более мне страшно жить на свете.

160

Всё в этой жизни так заверчено

и так у Бога на учёте,

что кто глядел на мир доверчиво —

удачно жил в конечном счёте.

161

На всё глядит он опечаленно

и склонен к мерзким обобщениям;

бедняга был зачат нечаянно

и со взаимным отвращением.

162

Если хлынут, пришпоря коней,

вновь монголы в чужое пространство,

то, конечно, крещёный еврей

легче всех перейдёт в мусульманство.

163

Я достиг уже сумерек вечера

и доволен его скоротечностью,

ибо старость моя обеспечена

только шалой и утлой беспечностью.

164

Себя из разных книг салатом

сегодня тешил я не зря,

и над лысеющим закатом

взошла кудрявая заря.

165

Льются ливни во тьме кромешной,

а в журчании – звук рыдания:

это с горечью безутешной

плачет Бог над судьбой создания.

166

К чему усилий окаянство?

На что года мои потрачены?

У Божьих смыслов есть пространство,

его расширить мы назначены.

167

К нам тянутся бабы сейчас

уже не на шум и веселье,

а слыша, как булькает в нас

любви приворотное зелье.

168

За то, что теплюсь лёгким смехом

и духом чист, как пилигрим,

у дам я пользуюсь успехом,

любя воспользоваться им.

169

Та прорва, бездонность, пучина,

что ждёт нас распахнутой пастью,

и есть основная причина

прожития жизни со страстью.

170

В любом пиру под шум и гам

ушедших помяни;

они хотя незримы нам,

но видят нас они.

171

Есть у меня один изъян,

и нет ему прощения:

в часы, когда не сильно пьян,

я трезв до отвращения.

172

Мы с рожденья до могилы

ощущаем жизни сладость,

а источник нашей силы —

это к бабам наша слабость.

173

Твой разум изощрён, любезный друг,

и к тонкой философии ты склонен,

но дух твоих мыслительных потуг

тяжёл и очень мало благовонен.

174

Листая календарь летящих будней,

окрашивая быт и бытиё,

с годами всё шумней и многолюдней

глухое одиночество моё.

175

Женился на красавице

смиренный Божий раб,

и сразу стало нравиться

гораздо больше баб.

176

Нелепо – жить в незрячей вере

к понявшим всё наверняка;

Бог поощряет в равной мере

и мудреца, и мудака.

177

Друзья мои, кто первый среди нас?

Я в лица ваши вглядываюсь грустно:

уже недалеко урочный час,

когда на чьём-то месте станет пусто.

178

Когда растёт раздора завязь,

то, не храбрейший из мужчин,

я ухожу в себя, спасаясь

от выяснения причин.

179

Людей обычно самых лучших,

людей, огнём Творца прогретых,

«Гарики» для истинных ценителей остроумия

Четверостишия Игоря Губермана - просто кладезь, я бы сказала, философского остроумия, мудрости и искрометного юмора.

Конечно, я привожу здесь жалкую толику «Гариков». В советские времена их переписывали в тетради и божились прибить каждого, кто рискнет потерять. Эти мини-шедевры всегда встречаются на ура

Бывает – проснешься, как птица,

крылатой пружиной на взводе,

и хочется жить и трудиться;

но к завтраку это проходит.

Дивный возраст маячит вдали –

когда выцветет все, о чем думали,

когда утром ничто не болит,

будет значить, что мы уже умерли.

Вчера я бежал запломбировать зуб,

и смех меня брал на бегу:

всю жизнь я таскаю мой будущий труп

и рьяно его берегу.

Наш разум лишь смехом полощется

от глупости, скверны и пакости,

а смеха лишенное общество

скудеет в клиническом пафосе.

Очень жаль мне мое поколение,

обделенное вольной игрой:

у одних плоскостопо мышление,

у других – на душе геморрой.

Не знаю лучших я затей

среди вселенской тихой грусти,

чем в полусумраке – детей

искать в какой-нибудь капусте.

Как молод я был! Как летал я во сне!

В года эти нету возврата.

Какие способности спали во мне!

Проснулись и смылись куда-то.

Красив, умен, слегка сутул,

набит мировоззрением,

вчера в себя я заглянул и вышел с омерзением.

За то, что смех во мне преобладает

над разумом средь жизненных баталий,

фортуна меня щедро награждает

обратной стороной своих медалей.

Из нас любой, пока не умер он,

себя слагает по частям

из интеллекта, секса, юмора

и отношения к властям.

Звоните поздней ночью мне, друзья,

не бойтесь помешать и разбудить;

кошмарно близок час, когда нельзя

и некуда нам будет позвонить.

Как сдоба пышет злоба дня,

и нет ее прекрасней;

а, год спустя, глядишь – херня,

притом на постном масле.

Живи и пой. Спешить не надо.

Природный тонок механизм:

любое зло – своим же ядом

свой отравляет организм.

Такая жгла его тоска

и так томился он,

что даже ветры испускал

печальные, как стон.

Стало сердце противно покалывать.

И к ногам привязали по пуду.

Больше пить я не буду, наверное…

Хоть и меньше, конечно, не буду.

Всему ища вину вовне,
Я злился так, что лез из кожи,
А что вина всегда во мне,
Я догадался много позже.

Живя в загадочной отчизне,
Из ночи в день десятки лет
Мы пьем за русский образ жизни,
Где образ есть, а жизни нет.

Когда в семейных шумных сварах
Жена бывает неправа,
Об этом позже в мемуарах
Скорбит прозревшая вдова.

Мы варимся в странном компоте,
Где лгут за глаза и в глаза,
Где каждый в отдельности – против,
А вместе – решительно за.

Не брани меня, подруга,
Отвлекись от суеты,
Все и так едят друг друга,
А меня еще и ты.

Однажды здесь восстал народ
И, став творцом своей судьбы,
Извел под корень всех господ;
Теперь вокруг одни рабы.

Одним дышу, одно пою,
Один горит мне свет в огне –
Что проживаю жизнь свою,
А не навязанную мне.

Повсюду, где забава и забота,
На свете нет страшнее ничего,
Чем цепкая серьезность идиота
И хмурая старательность его.

Смешно, как тужатся мыслители –
То громогласно, то бесшумно -
Забыв, что разум недействителен,
Когда действительность безумна.

Умру за рубежом или в отчизне,
С диагнозом не справятся врачи;
Я умер от злокачественной жизни,
Какую с наслаждением влачил.

Чтоб выжить и прожить на этом свете,
Пока земля не свихнута с оси,
Держи себя на тройственном запрете:
Не бойся, не надейся, не проси.

Я живу – не придумаешь лучше,
Сам себя подпирая плечом,
Сам себе одинокий попутчик,
Сам с собой не согласный не в чем.

Я клянусь всей горечью и сладостью
Бытия прекрасного и сложного,
Что всегда с готовностью и радостью
Отзовусь на голос невозможного.

И спросит Бог:
- Никем не ставший,
Зачем ты жил? Что смех твой значит?
- Я утешал рабов уставших, - отвечу я.
И Бог заплачет.

«Только разгильдяи и шуты гороховые составляют радость человечества»

Выступления 80-летнего автора знаменитых «гариков» собрали аншлаги в Днепре и Запорожье

Эдуард СЛАБКИХ, «Репортер»

(Продолжение. Начало в №93)

5. «Все у вас устаканится. Но нескоро…»

– Игорь Миронович, вы следите за нынешней политической ситуацией в Украине? Посвящаете ей какие-то строки? Не кажется ли вам, что эксперимент на выживаемость Украины и ее народа несколько затянулся? Ваш диагноз и прогноз: чем все это закончится?

– За событиями в Украине слежу с горячим сочувствием. Очень надеюсь, что ваше рвение к свободе не окажется напрасным… Такой замечательный порыв к свободе сделала Украина, что я думаю, все закончится хорошо. Но очень нескоро. Поколения через два–три, думаю, все «устаканится» до состояния нормальной европейской страны… (Шумок разочарования в зале). Конечно, многие не понимают, как в Украине живут на такие мизерные пенсии. У нас в Израиле как-то на концерте подошла ко мне старушка, «Знаете, – говорит – я так здесь хорошо живу. Но если бы мне в родной Виннице платили такую же пенсию, я бы туда пешком дошла! Так я по ней тоскую. Там такой творог, такие вареники и сметана!».

– Вы говорили о России всегда образно и жёстко: «Сегодяшняя Россия – произведение идиотизма и злобы», «Страна прошла путь от хазарского каганата до российского паханата». Скажите, а вот ежедневно что вас больше беспокоит — то, что происходит в России, или то, что происходит в Израиле?

– Меня совершенно не интересует то, что происходит в Израиле, потому что я абсолютно глубоко убежден: с Израилем абсолютно ничего не произойдет. В Израиле в критических ситуациях появляются крупные изумительные личности. Россией интересуюсь непрерывно, читаю все про Россию. За Россию стыдно, больно до сих пор. (Надо заметить, что обе наши страны Игорь Миронович не разделяет: «Для меня неразделенное пространство — Россия и Украина». И он на западный манер часто называет Россией постсоветское пространство. – Прим. авт.).

Я вообще плохо отношусь к политикам, но разница между израильскими и российскими очевидна. И там, и там есть идиоты, сукины сыны. Но в Израиле, чем бы они ни занимались, хоть воруют, хоть тр…ют секретарш, но в них есть живое чувство страны, для блага которой они и работают. У моего знакомого, владельца продуктового магазина, висело замечательное объявление, такой плакат: «Евреи были, евреи есть, евреи будут есть». Я полон слепого восторженного оптимизма в отношении Израиля. У российских же политиков нет ничего святого, и это действительно страшно.

Но некоторый оптимизм я все равно испытываю и в отношении России, потому что мне очень смешно читать, что завтра будет революция, что послезавтра будет какой-то взрыв – ничего не будет. Это такая форма существования, так мне кажется. Ничего поменять в России нельзя, на мой взгляд. Может, потому, что я старый человек, может, потому что я видел, насколько нельзя ничего поменять в те годы. Но мне кажется, что в России еще долго будет длиться то, что есть сейчас. Вот это вот стремление вернуть Союз…

У меня есть один стишок, который я написал во времена августовского путча. Мы тогда очень нервничали: тогда на баррикадах у Белого дома стояли многие мои друзья и знакомые. В книги я его никогда не вставлял, а когда путч миновал, я на радостях просто предупреждал им своих друзей, живущих на Западе:

Получив в Москве по жопе,

полон пессимизма,

снова бродит по Европе

призрак коммунизма.

И еще несколько моих любимых о России:

Своей истории верна,

Страдая зверством, рабством,

барством,

Россия – дивная страна

С весьма х…м государством.

Везде все время ходит в разном виде,

мелькая между стульев и диванов,

народных упований жрец и лидер

Адольф Виссарионович Ульянов.

Сильна Россия чудесами

и не устала их плести:

здесь выбирают овцы сами

себе волков себя пасти.

Кстати, слава Богу, что в России юмор и сатиру не придушили. И юмор, говоря словами Евтушенко, может сегодня показывать кукиш власти. Их заставила наверняка насторожиться смерть Немцова. Но это все-таки единицы. Слава Богу, что есть замечательные песни Семена Слепакова. Есть замечательный проект «Гражданин поэт». Жаль только, что рядом с ним юмор чудовищной пошлости, чудовищный, которого даже, по-моему, при советской власти не было. Все существует, поэтому, мне кажется, на самом деле Россия – страна достаточно больших свобод сегодня. Путину и всей власти настолько наплевать на Россию, они отделились, и юмор не карается… Вот я, когда приезжаю в Россию, не боюсь. Но другим бояться советую.

…Когда я писал стишки, не веря, что в России возможно такое счастье, как свобода, были поэты, заклинавшие Бога (и православного, и Бога вообще), чтоб ничего не изменилось. Думаю, многим известна фамилия такого московского поэта как Станислав Куняев. Он теперь редактор журнала «Наш современник». А в 1986 году он написал изумительное четверостишие, которое я люблю цитировать:

От объятий швейцарского банка,

Что мечтает зажать нас в горсти,

Ты спаси нас, родная Лубянка!

Больше нас никому не спасти…

Очень пахнет нашим прошлым этот стих… Я же лично – вспоминаю сразу чьё-то дивное двустишие по поводу как раз этого стиха:

Вчера читал Куняева

Мне нравится х…ня его.

6. «Я бы с Путиным наедине не оказался. Я очень брезгливый человек»

– Если бы вы вдруг оказались наедине с Путиным, скажем, в купе вагона, что бы вы ему сказали?

– Я бы с Путиным наедине не оказался. Я очень брезгливый человек. (Ранее в одном из интервью Губерман на вопрос «У вас есть четверостишие, которое более всего подходит для Путина?», ответил так: «Извините, но на этот вопрос я отвечать не стану. Во-первых, я иностранец, и мне неловко отзываться о лидере другого государства.

А во-вторых, если мне все же придется об этом человеке говорить, то я нарушу постановление российской Думы о запрете на бранные слова. Поскольку все, что я хочу сказать о Путине, произносится лишь ненормативной лексикой». – Прим. авт.).

– Последние политические события как-то повлияли на ваши отношения с друзьями в России?
– Вы имеете в виду «крымнаш» и Украину? В России у меня никого не осталось, не с кем разойтись, не с кем поругаться. Вот Городницкий есть, но Сашка всегда в разъездах.

– И все же: почему люди так озлобились? Верите ли вы, что всё образуется?

– Обязательно образуется, только, повторю, не при нашем поколении и не при вашем. Понимаете, чтобы с этими вопросами покончить – что бы мы ни говорили о России и что бы у меня ни спрашивали – все упирается в одно имя. И вот его все ругают. Чтобы с этим покончить, хочу рассказать историю одной моей знакомой. Она все время меняла мужиков, и такая мразь были эти мужики, кошмар полный. И на последнем ее мать сказала: «Машенька, но ведь это уже абсолютная мерзота. Как ты с ним можешь?» И она ответила гениальной исторической фразой. Она сказала: «Мамочка, а ты уверена, что следующий будет лучше?»

7. «Любовь и семья – это разные вещи»

– Про любовь и про семью я почитаю отдельно, поскольку это разные вещи…

Одна из моих любимых баек на тему взаимоотношения полов. Один мужик мне рассказал про своего отца. В 60-е годы тот был молод и не женат, повсюду порывался он сорвать цветы доступных удовольствий. Не пропускал ни одной юбки. И у него был такой набор слов, с помощью которых он часто охмурял девиц. И однажды в переполненном автобусе, в час пик, ручейком входящих-выходящих его прибило к смазливой девахе. И он решил попробовать. Говорил ей что-то из привычного набора-арсенала, действующего обаятельно и часто безотказно. Девушка долго молчала, а потом на весь автобус возьми и скажи ему:

– Молодой человек, вы не только глупости болтаете, вы еще ими и толкаетесь!

Много боли шляется по свету,

Божий мир являя в негативе.

Только ничего больнее нету

Крошки сухаря в презервативе.

А вот это четверостишие я посвятил барду Александру Городницому. Он еще постарше меня…

Ещё мы не в полной отключке,

и нам опасения лестны,

чтоб как бы на свадьбе у внучки

не тра…нуть подругу невесты.

– Моя самая большая удача – женитьба на Татьяне, Тате, как я ее называю (дочь писателей Юрия и Лидии Лебединских. – Прим. авт.). Как говорится, бабу, конечно жалко, но… Это все шутки. На самом деле, мне в этом смысле несказанно повезло. В семейной жизни я счастлив уже 52 года. Не знаю, как жена, но выбора у нее просто нет. Есть такой автор афоризмов Борис Крутиер. Так вот по его совету, я, заполняя анкеты, в графе «семейное положение» пишу: «Безвыходное». Мне повезло еще и в том, что, впервые придя к ней домой, я умудрился починить выключатель от торшера, и она в меня поверила. Если бы не Тата, я бы сейчас отбывал очередной тюремный срок за убийство очередной жены. Я бы их убивал безжалостно. Жизнь моя была полна приключений, и одно из них – тюрьма и лагерь. Сейчас про это хотят снимать еще один фильм – я должен сидеть и говорить что-то умное. Я отказался, умное мне редко приходит в голову, не верите – спросите у жены. Тата на меня часто обижается, что я смеюсь над семьей, но она сама надо мной издевается, как хочет. Года два назад в мае у нас произошло забавное событие. В кабинет, где я работаю, через распахнутое окно влетел голубь и затрепыхался по комнате. Жена моя, увидев это, стала кричать: «Гони, гони его скорее, а то он на тебя насрет как на литературный памятник!». Она много лишений перенесла из-за меня, когда меня замели… Этакая декабристка. Я иногда вспоминаю, как она в 35-градусный мороз между сортиром и избой нашей в Сибири на поселении говорила: «Боже, как я счастлива…» Такое надо понимать… Я боюсь двух вещей: слез и скандалов своей жены и быть в тягость другим. Больше ничего не боюсь. Уже полвека дрожу от страха, когда супруга начинает скандалить. И про себя проговариваю:

Семья от Бога нам дана,

Замена счастию она…

Мужику в одиночестве кисло,

тяжело мужику одному,

а как баба на шее повисла,

так немедленно легче ему.

Неправда, что женщины дуры,

Мужчины умней их едва ли,

Домашние тихие куры

Немало орлов заклевали.

8. «Старость – не радость, маразм – не оргазм…»

– Что вы сейчас пишете?

– Исключительно стихи о старости. Первый стих в моем новом сборнике будет такой:

Старость – изумительные годы.

Кончены заботы и мытарства.

Полностью зависишь от погоды,

от жены, потомства и лекарства.

Расскажу один из моих самых любимых анекдотов на эту тему.

Приходит очень дряхлый еврей к врачу-сексопатологу и жалуется: «Что-то мы очень долго не имели близости с нашей женой Цилей». Врач интересуется: «Как давно?». – «Я не помню, – говорит старик. – Сейчас наберу номер, спрошу у нее…». Звонит: «Циля? Когда в последний раз мы имели с тобой секс?». На том конце трубки: «Кто говорит?».

– Нужно ли бояться старости?

– Это зависит от того, как к ней вы относитесь, во всяком случае, как только рыдать, плакать и усиленно лечиться начинаете, она вас настигает. Помните, в каком-то фантастическом романе (думаю, что у Брэдбери, а может, и нет) планета была, на которой все дикие звери, хищники, обитали слепые и на запах страха шли? Думаю, что старость — что-то в этом роде: когда боишься ее, стареешь быстрее.

Я по себе знаю: старики мнительные, обидчивые, дают по любому поводу советы. Но они никуда не спешат. И иногда говорят дивные слова. Когда-то в Тель-Авиве был такой случай. На одной автобусной остановке стоял панк. Ярко-красная грива, в одном месте все выстрижено, покрашено зеленым, а здесь – ярко-синим. С него глаз не сводит старый еврей. Автобуса долго нет, и ни единого нового пассажира. Наконец, панку это надоело: «Ну, что вы на меня уставились? Вы что, в молодости не совершали всяческие безумства и безрассудства?». Старик отвечает: «Совершал! Я в молодости переспал с попугаем. Так я смотрю, не ты ли мой сын?».

Я эту тему – старости – очень люблю и размышляю о ней много.

Старость не радость, маразм не оргазм.

С этим стишком про «маразм-оргазм» несколько лет назад возникла одна история. В Лос-Анжелесе я выступал в шикарном амфитеатре. В зале было человек 500. Смех вспыхнул одновременно, что естественно, но, что бывает редко в аудиториях, и погас одновременно. И в резко наступившей тишине какая-то женщина громко и грозно сказала своему спутнику: «Вот ЭТО запомни!»

Состарясь, не валяюсь я ничком,

А радость я несу себе и людям:

Вот сядем со знакомым старичком

И свежие анализы обсудим.

Мне с девками уже не интересно,

От секса плоть моя освободилась.

Ища себе незанятое место,

В паху теперь духовность угнездилась…

Я храню еще облик достойный,

Но, по сути, я выцвел уже.

Испарился мой дух беспокойный,

И увяли мои «фаберже».

Теперь живу я, старый жид,

Весьма сутуло,

И на столе моем лежит

Анализ стула.

Я дряхлостью нисколько не смущен,

И часто в алкогольном кураже

Я бегаю за девками еще,

Но только очень медленно уже.

Нас маразм не обращает в идиотов,

А в склерозе много радости для духа:

Каждый вечер – куча новых анекдотов,

Каждой ночью – незнакомая старуха.

(Окончание в следующем номере)

По волне моей памяти - Записки Грымзальдины — ЖЖ

Вместо эпиграфа:
Нас маразм не превращает в идиотов,
а в склерозе много радости для духа:
каждый вечер - куча новых анекдотов,
каждой ночью - незнакомая старуха.
© И. Губерман

Всплыла у нас сегодня в разговоре с ankisa тема склероза девичьей памяти. И ведь, что характерно - отчетливо помню, как в 3 года на море ездила с родителями, и, кажется, даже помню, как орала на весь пляж: "Спасите, помогите, тону!", извиваясь на коленях у папы, сидящего на корточках в воде, доходящей ему едва до щиколоток, а окружающий народ искал глазами утопающего ребенка. А вот что было вчера - помнится уже смутно. Таблетки для памяти не помогают, ибо, чтоб помогли, надо их для начала выпить, а чтоб выпить - надо вспомнить, что их нужно выпить. А с этим, опять же, проблема... Можно, конечно, выставить на определенное время будильник (и так 3 раза в день), но опять же - надо будет вспомнить, о чем звонит колокол будильник!
Ну и в тему хотелось бы напомнить для таких же склеротиков, как я любителей творчества Юлиана Тувима и Вадима Левина замечательное стихотворение:

Пан Ян Топотало

Жил себе Слон.
Огромный - как слон!
Звали Слона
пан Ян Топотало.
Выглядел он
точно как слон.
Только ужаснейший был забывала.

Слоновые ноги, походка и хвост,
улыбка слоновая, голос и рост,
и хобот слоновый,
(хотя и не новый),
прекрасные бивни
(из кости слоновой),
слоновая туша,
слоновые уши,
а память - куриная
(если не хуже!).

Позвал сослуживцев - слонов - на обед.
пришли: "Добрый вечер!" -
Ни слова в ответ:
Забыл и ушёл!

Его пригласила семья Крокодила
на чашечку чёрного
нильского ила:
Забыл! Не пришёл!

Любил поиграть он
с дочуркой и сыном,
водил их в театры
и по магазинам,
купал их, кормил
и укладывал он,
но - хоть ты разбейся! -
не помнил имён.

Слонёнка, которого звали Батончик,
отец называл то "Бидончик", то "Пончик".
Любимую дочку
по имени Кочка
звал папа:
- Цистерночка!
Колбочка!
Бочка!

Себя самого
при знакомстве нередко
он путал с соседом.
И даже
с соседкой!

И так представлялся: не "Ян Топотало",
а что-нибудь вроде: "Ядвига Болтало!"

Жену свою слон уважал и любил
(но как её звали, конечно, забыл).

Была терпелива жена у Слона,
и всё же однажды сказала она:

"Или сегодня же сходишь к врачу -
или я видеть тебя не хочу!"

И пан Топотало
сейчас же
без спора
отправился в город
искать...
п р о к у р о р а.

В городе он побывал у сапожника.
Был у портного. Потом у художника.

"Есть, - объяснял он, - серьёзное дело.
Я бы хотелА... Вернее, хотелО...
Я бы всю жизнь благодарнО вам былО,
если б
вы вспомнили,
что я
забылО!.."

Темнело
и день приближался к концу,
когда Топотало попал к кузнецу.

Кузнец по Слону молотком постучал,
ко лбу прикоснулся
и вдруг закричал:

"Какая высокая
температура!
Всё ясно,
нужна вам
одна процедура!"

И - хлюп! - и из бочонка.

"Вот так, как сейчас,
проделывать
в сутки
четырнадцать раз." -

"Холодную воду
на голову лить?" -

"Вот именно.
Нужно её
з а к а л и т ь !
А чтоб не забыли вы,
что я сказал,
я узел на хоботе вам завязал".

Пан Ян Топотало вернулся домой.
Жена увидала - и в крик:

"Боже мой!
Да что с тобой сделали эти врачи?"

А муж:
"Помолчи, - говорит, -
не кричи.
Я даже не думал
встречаться с врачом.
А узел для памяти". -

"Правда?
О чём?" -

"О том, что я должен...
Вернее, что был..." -

"Да где же ты был?" -

"Я не помню.
Забыл".

Игорь Губерман - На свете ничего нет постоянней: читать стих, текст стихотворения поэта классика на РуСтих

…превратностей, потерь и расставаний

Уходит засидевшаяся гостья,
а я держу пальто ей и киваю;
у старости простые удовольствия,
теперь я дам хотя бы одеваю.

В толпе замшелых старичков
уже по жизни я хромаю,
еще я вижу без очков,
но в них я лучше понимаю.

Что в зеркале? Колтун волос,
узоры тягот и томлений,
две щелки глаз и вислый нос
с чертами многих ущемлений.

Вот я получил еще одну
весть, насколько время неотступно,
хоть увидеть эту седину
только для подруг моих доступно.

Мне гомон, гогот и галдеж —
уже докучное соседство,
поскольку это молодежь
или впадающие в детство.

А в кино когда ебутся —
хоть и понарошке, —
на душе моей скребутся
мартовские кошки.

Поездил я по разным странам,
печаль моя, как мир, стара:
какой подлец везде над краном
повесил зеркало с утра?

Я в фольклоре нашел вранье:
нам пословицы нагло врут,
будто годы берут свое…
Это наше они берут!

Увы, но облик мой и вид
при всей игре воображения
уже не воодушевит
девицу пылкого сложения.

Уже куда пойти — большой вопрос,
порядок наводить могу часами,
с годами я привычками оброс,
как бабушка — курчавыми усами.

Мои слабеющие руки
с тоской в суставах ревматических
теперь расстегивают брюки
без даже мыслей романтических.

Даже в час, когда меркнут глаза
перед тем, как укроемся глиной,
лебединая песня козла
остается такой же козлиной.

Вокруг лысеющих седин
пространство жизни стало уже,
а если лучше мы едим,
то перевариваем — хуже.

Зачем вам, мадам, так сурово
страдать на диете ученой?
Не будет худая корова
смотреться газелью точеной.

Но кто осудит старика,
если спеша на сцену в зал,
я вместо шейного платка
чулок соседки повязал?

Не любят грустных и седых
одни лишь дуры и бездарности,
а мы ведь лучше молодых —
у нас есть чувство благодарности.

Еще наш закатный азарт не погас,
еще мы не сдались годам,
и глупо, что женщины смотрят на нас
разумней, чем хочется нам.

Дряхлеет мой дружеский круг,
любовных не слышится арий,
а пышный розарий подруг —
уже не цветник, а гербарий.

Ничто уже не стоит наших слез,
уже нас держит ангел на аркане,
а близости сердец апофеоз —
две челюсти всю ночь в одном стакане.

Нас маразм не обращает в идиотов,
а в склерозе много радости для духа:
каждый вечер — куча новых анекдотов,
каждой ночью — незнакомая старуха.

Когда нас повезут на катафалке,
незримые слезинки оботрут
ромашки, хризантемы и фиалки
и грустно свой продолжат нежный труд.

Весь век я был занят заботой о плоти,
а дух только что запоздало проснулся,
и я ощущаю себя на излете — как пуля,
которой Господь промахнулся.

о сколько нам открытий чудных готовит в старости склероз и каждый новый день как первый и лица новые вокруг

Простуда и кашель на сильном морозе... Поверьте — еще не беда. Гораздо страшнее понос при склерозе... Бежишь и не помнишь куда.

А если ещё не помнишь, зачем бежишь.....

Мдааа... Все запущено... Претензии минус. Чет жесткое курнули перед предъявой...

у меня такое было)))) зависть с...)))))))))

И я даже знаю, кто это) Но это не зависть, это условные сигналы)))

Я правду стала говорить не от хорошей жизни.
Подлец склероз мне не даёт соврать…

Минус претензии! Кто-то развлекается?....

В тему:
Нас маразм не обращает в идиотов,
а в склерозе много радости для духа:
каждый вечер - куча новых анекдотов,
каждой ночью - незнакомая старуха.
И. Губерман

Это шутка такая? Это я о претензии) Нельзя же всерьез думать, что такая претензия пройдет.

Магнитных бурь нет, а кого-то колбасит. Минус претензии.

как там говорили? луна в доме пегаса)))))))))))

Ох, не знаю где луна, но что-то явно не в том месте.

Он сам себе бурю создаст)) в стакане;))

ржу над претензией..)))))))))))))

Да, это вопрос или обращение к участникам сайта или администрации!!! Склеротики...)))

И плачешь над претензёром? )))

да, только его обнять осталось )))

Какая ты несурьёзная, однако)) тут претензия со статусом--ТЮ-. а тебе только хихи-да хаха...

а чО это за статус такой - ТЮ? )))))))))))

Маразм крепчает !

Возражу. Маразм никогда и не был уделом слабых :)

Так я не писала о слабых .

Веселый денек сегодня)))

Админ, когда эта ....уйня кончится???

Тогда, когда будет видно, кто претензит

воистину чудны крестьянские дети, минус претензии.

простите великодушно, чегой то не улавливаю подтекст претензии... намекните хотя бы, шо ли))

Все такие ироничные... ахи вздохи... а люди обиделись. Может у них склероз в диагнозе. Может это воопче пушкина стихи.... Фиг вспомнишь... Может опять намёки про разные лица их обскорбили?

а вопрос то в чем?)

Это сигнал:"Я рядом, я слежу за тобой")))

))))))))))))))))))))))))))))))))))))

трепещи теперь))

и мне тоже.

токА я так ничего и не поняла... а еще больше больше не поняла, почему не снимается претензия... 2 Поддерживаю 51 Не поддерживаю... 2 против 51... мало шо ли?

Претензии объединяют.

Carly

3 года назад

Странная претензия... Видать, у кого-то паранойя:)

Тю))

в старости все слова черные , а мысли белые да пушистые ... или наоборот

Ахах!)) Претензия является яркой иллюстрацией к цитате. Автор претензии какбЭ не может вспомнить, как называется то, что он прочел! )))

+++++))

самопиар...только сами модераторы могут так долго держать свои же претензии...у других так не положено...

Аха... это я типа сама на себя подала и сама не снимаю?.. Ох и фантазия у Вас, Галина)))

Бекки,Вы же модератор..это очевидно...вот тут моя фантазия и заканчивается...)))

Здрахуйтэ, ишо адын мордер-атор..))))

ну зачем же минусовать так,что даже уже без очков не увидешь...)))
-самопиар...только сами модераторы могут так долго держать свои же претензии...у других так не положено...

P.S.Минусы ставлю избранным.Вы не в их числе))))Если что)))

Галь, насчет претензии поинтересуйся у нашего уважаемого Николаса. Думаю, он в курсе)

Галу.. Представимсбе на минуточку, что я не модератор, а обычный человек, и призовём в мозг логику. К чему модератору самому себя пиарить, если он себя может в топ и так вставить, если другой модератор ему задолжал бутылку Крувуазье к примеру?
И не Вы ли занимаетесь сейчас своим самопиаром, писАя здесь свои коммы?

Я там ишшо про онанизьм претензию придержала... Мож кому для разрядки сгодится)))))

Каждый вечер куча новых анекдотов каждой ночью незнакомая старуха

Читать книгу Гарики на все времена. Том 2 Игоря Губермана : онлайн чтение

На свете ничего нет постоянней превратностей, потерь и расставаний

Закатные гарики

«Гарики» для истинных ценителей остроумия

«Только разгильдяи и шуты гороховые составляют радость человечества»

Выступления 80-летнего автора знаменитых «гариков» собрали аншлаги в Днепре и Запорожье

5. «Все у вас устаканится. Но нескоро…»

6. «Я бы с Путиным наедине не оказался. Я очень брезгливый человек»

7. «Любовь и семья – это разные вещи»

8. «Старость – не радость, маразм – не оргазм…»

По волне моей памяти - Записки Грымзальдины — ЖЖ

Игорь Губерман - На свете ничего нет постоянней: читать стих, текст стихотворения поэта классика на РуСтих

о сколько нам открытий чудных готовит в старости склероз и каждый новый день как первый и лица новые вокруг

Смотрите также

Свежие записи

Рубрики

Каждый вечер куча новых анекдотов каждой ночью незнакомая старуха

Читать книгу Гарики на все времена. Том 2 Игоря Губермана : онлайн чтение

На свете ничего нет постоянней превратностей, потерь и расставаний

Закатные гарики

«Гарики» для истинных ценителей остроумия

«Только разгильдяи и шуты гороховые составляют радость человечества»

Выступления 80-летнего автора знаменитых «гариков» собрали аншлаги в Днепре и Запорожье

5. «Все у вас устаканится. Но нескоро…»

6. «Я бы с Путиным наедине не оказался. Я очень брезгливый человек»

7. «Любовь и семья – это разные вещи»

8. «Старость – не радость, маразм – не оргазм…»

По волне моей памяти - Записки Грымзальдины — ЖЖ

Игорь Губерман - На свете ничего нет постоянней: читать стих, текст стихотворения поэта классика на РуСтих

о сколько нам открытий чудных готовит в старости склероз и каждый новый день как первый и лица новые вокруг

Смотрите также

Свежие записи

Рубрики

Метки