Приглашаю присоединиться ко мне в следующих сервисах:

Анекдоты про пошехонцев

Читать онлайн Анекдоты, или Веселые похождения старинных пошехонцев

АНЕКДОТЫ или ВЕСЁЛЫЯ ПОХОЖДЕНІЯ СТАРИННЫХЪ ПОШЕХОНЦОВЪ ИЗДАНІЕ НОВОЕ, поправленное, съ прибавленіемъ повѣстей о Щукѣ и о походѣ на Медвѣдя, и съ присовокупленіемъ ЗАБАВНАГО СЛОВАРЯ Сочиненіе В. Березайскаго

ОГЛАВЛЕНІЕ

Благодушнѣйшее посвященіе сей книги Нянюшкамъ и Мамушкамъ

Письмо ЛЮБОВѢДА къ СЛОВОХОТУ, въ которомъ съ восхищеніемъ описывая распространившееся нынѣ повсюду просвѣщеніе и умножившійся торгъ книгами, проситъ онъ о сообщеніи ему Гисторическихъ преданій о достославныхъ Пошехонцахъ, кои, по мнѣнію его, можно смѣло издашь въ свѣтъ для забавы читателей

Отвѣтъ СЛОВОХОТА къ ЛЮБОВѢДУ, въ которомъ похваляя намѣреніе его издать въ свѣтъ сказанія о Пошехонскихъ Вигаязахъ, соглашается присылать ему оныя

Посылка ПЕРВАЯ отъ СЛОВОХОТА къ ЛЮБОВѢДУ, содержащая въ себѣ во первыхъ, торжественное шествіе Пошехонцевъ на поклонъ къ новому Воеводѣ и во вторыхъ, чудное и удивительное приключеніе съ рыбою Щукою, которую безкорыстный сей Воевода позволилъ Пошехонцамъ приносишь къ себѣ каждое утро

Посылка ВТОРАЯ, въ которой описывается сильное усердіе Пошехонцевъ посмотрѣть на прославляемыя отъ всѣхъ Московскія диковинки, сперьва съ Пошехонской колокольни, а потомъ съ высокой ели

Посылка ТРЕТЬЯ. Пошехонцы не удовлетворивъ ни съ колокольни, ни съ ели, пламеннаго своего желанія, видѣть Москву, рѣшились пустишься своими особами въ славный сей городъ, и лично обозрѣть красоты его

Посылка ЧЕТВЕРТАЯ. Описаніе разныхъ преудивительныхъ съ Пошехонцами въ дорогѣ приключеній и встрѣчь, между прочимъ покупка ими у Егеря ружья и удачное употребленіе онаго

Посылка ПЯТАЯ. Новоизобрѣтенный Пошехонцами способъ готовить себѣ пищу въ рѣкѣ, безъ всякой посуды, и замысловатая переправа, ихъ за рѣку, по неимѣнію тамъ моста

Посылка ШЕСТАЯ. Небольшая размолвка между Пошехонцами дорогою, кончившаяся пріятельскою схваткою; приключившаяся предводителю ихъ Фалалейкѣ нестерпимая зубная боль, и скорое изцѣленіе его отъ сей боли такимъ средствомъ, на которое не всякой согласится

Посылка СЕДЬМАЯ. Въ продолженіи пути Пошехонцевъ захворалъ у нихъ лихоманкою Тарасъ Скотининъ; Доброхотъ Меркулычъ отправляется за лѣкаремъ и странная встрѣча его съ Арапомъ

Посылка ОСЬМАЯ. По выздоровленіи Скотинина Пошехонцы возвращаются на свою сторону въ пресловутое Пошехонье, гдѣ въ почивальняхъ ихъ разводится множество блохъ; но они, по усердію къ нимъ славнаго Физика Помогина, узнаютъ самый вѣрный способъ отъ нихъ избавиться

Посылка ДЕВЯТАЯ. Пошехонцевъ посѣщаетъ новый испытатель природы Гольтяпонъ и открываетъ имъ тайну высиживать безъ насѣдки цыплятъ, утятъ, гусятъ, и всякихъ птицъ, какихъ угодно

Посылка ДЕСЯТАЯ. У Пошехонскаго мѣщанина Бывалова ночуютъ постоемъ солдаты; описаніе, какъ весело провели они сію ночь и какой прекрасной оставили Бывалову за ночлегъ подарокъ

Посылка ОДИННАДЦАТАЯ. Какимъ образомъ Пошехонцы поминали умершихъ своихъ родителей, сродниковъ и друзей; также удивительный ихъ способъ кормить коровъ травою, и странное произшествіе по случаю находки ими Серпа

Посылка ДВЕНАДЦАТАЯ. Загулявшіе въ Пошехонье коновалы научили тамошнихъ жителей варить похлебку изъ воды и камня

Посылка ТРИНАДЦАТАЯ. Рекрутской наборъ въ Пошехоньѣ. Новые воины отправляются въ Москву. Рѣдкая отважность и рѣшительность, оказанныя солдатомъ Толстолобовымъ на часахъ у своего Штаба

Посылка ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ. Пошехонцы пришедъ на ярмонку въ Пугніево, встрѣтились тамъ съ трубочистомъ и почли его за нечистаго духа; сраженіе ихъ съ симъ духомъ; горестное приключеніе съ Микѣхою на обратномъ ихъ пути, и какимъ образомъ бѣдной Микѣха оправился отъ своей болѣзни

Посылка ПЯТНАДЦАТАЯ. Повѣствованіе о Пошехонцахъ, смотрѣвшихъ, какъ разбивали городокъ на Выборгской сторонѣ, и объ удальствѣ наторѣвшаго земляка ихъ Ванюхи

Посылка ШЕСТНАДЦАТАЯ. О Походѣ на Медвѣдя. Удивительныя подвиги Пошехонцевъ при нападеніи на Медвѣдя, и плачевная участь смѣльчака Яшки Тришкина, посѣтившаго Медвѣдя въ самой его берлогѣ

КРАСАВИЦЫ НЯНЮШКИ,

ЛЮБЕЗНЫЯ МАМУШКИ!

Нѣтъ достойной жертвы хвалы и благодарности, коею бы воздать вамъ возможно было за всѣ ваши неисчетныя благодѣянія роду человѣческому намъ грѣшникамъ. Такъ, — воистину! что горящій свѣтильникъ во тьмѣ, то вы точно во свѣтѣ. Дивный даръ вашъ поучать ввѣренныхъ смотрѣнію вашему младенцевъ убѣдительнѣе всякаго витіи. Ибо ученіе ваше не красноглаголиво токмо, но паче сильно, основательно, полезно, чисто, высоко, привлекательно, наставительно, сладостно, прелюбезно; позвольте же и такъ сказать: патетическо, мистическо, еже есть: умилительно и таинственно. Сего ради, когда вы отверзаете уста ваши на проповѣданіе, всѣ васъ слушаютъ со благоговѣйнымъ вниманіемъ и вѣрою несомнѣнною. Кто бо можетъ прервать ваше разглагольствіе? И, и горе, горе бы послѣдовало тому, кто бы вздумалъ, или отважился ето сдѣлать! Милыя мои! Не вы ли въ малолѣтныхъ слушателяхъ вашихъ по изволенію вашему производите смѣхъ, и извлекаете слезы… [1] — Да умолкнутъ отселѣ завистники и враги ваши! — и за васъ отъ чистаго сердца буду ходатайствовать — буду взывать ко всему православному народу. Долго завистниками и недоброхотами вашими омрачаемая ваша слава, просіяла нынѣ во всемъ своемъ блистаніи и явилась во всемъ своемъ велелѣпіи: Уже изъ просвѣщенныхъ нынѣшняго порожденія (генераціи) нѣтъ ни единаго сомнящагося, что вы знаете для другихъ; и какихъ же? немогущихъ еще выговорить па-па, ма-ма, время сна и бдѣнія, часъ позыва на пищу, питіе, и проч., и проч. Есть десять лѣтъ теперь, какъ я сіе ваше нравоученіе помню, памятую. Но что болѣе и наилучше всего — вы исцѣляете, или пристойнѣе сказать, унимаете всякаго рода болѣсти и немочи: да и какъ же? — Никогда не отваживаясь на удачу: но все по наукѣ, - по правиламъ самымъ надежнѣйшимъ и дѣйствительнѣйшимъ; на пр: если сядетъ у кого на глазу ячмень, то для прогнанія такого незванаго гостя, стоитъ только, по преславному вашему наставленію, къ тому глазу поднести кукишъ, приговаривая сіи спасительныя слова: ячмень! ячмень! вотъ тебѣ кукишъ, что хочешь, то купишь, купижъ себѣ топорокъ, сѣки себя поперёгъ. Кто ето скажетъ, то съ той же минуты ячмень по малу начнётъ непримѣтно пропадать. Какое ето глазоцѣлебное пособіе! Коль легкое, коль скорое прогнаніе отъ себя недуга! Да и сколько, ахъ! сколько есть у васъ подобно тѣло и утробицѣлительныхъ (рецептовъ)! Такъ! право, правда! Но есть же лихіе люди, кои къ чувствительнѣйшему сожалѣнію всего рода человѣческаго вамъ, рѣдко, едва когда даютъ полную власть надъ дѣтьми своими. Эти лиходѣи, вы позволите сказать, своимъ единоутробнымъ чадамъ; ужъ чудо, чудо, когда приставляютъ васъ по семи къ одному дитяти. Но — за то, сіе щастливо рождшееся дитя еще въ пеленахъ суще, какимъ бываетъ для васъ и родителей своихъ утѣшеніемъ! Оно вѣкъ свой болѣе видитъ того, кто на него смотритъ. И такъ какая надобность, хотя бы оно и объ одномъ зрячемъ было? [2] Въ сей безъ сомнѣнія не малолестной для васъ истиннѣ вы сами признаться можете и долженствуете. Но да не оскорбится скромность ваша, когда я продолжу хвалу вамъ! — Есть ли въ природѣ какая тайна, которая бы отъ всеобъемлющаго проницанія вашего могло укрыться? ахъ! чево-то, чево-то вы не знаете? — Вы лучше Брюсова календаря предсказываете войну по огненнымъ столбамъ, видимымъ на сѣверной отъ насъ части неба; и когда хорошенько, по пристальнѣе поглядите на оные, то тутъ-же скажете, на чьей сторонѣ будетъ и побѣда. — урожай и не урожай хлѣба по дознаннымъ опытомъ наблюденіямъ вашимъ вы предвѣщаете еще прежде посѣва. — Вотъ, что значитъ высокая и полезнѣйшая ваша изъ всѣхъ наукъ наука! Вы по собственному вашему календарю и вычисленію предугадываете намъ стояніе и перемѣну погодъ на все времена года. Ахъ, какъ сладко бѣсѣдовать съ вами! Какъ пріятно и любо глядѣть на ваши чудодѣйствія! Ну что мнѣ еще? — Вы, даромъ что не умѣете грамати, вершите какимъ то таинственнымъ образомъ псалтырь на ключъ, повертываете рѣшетомъ, разводите бобами, наговариваете воду, когда что либо очень сокровенное узнать хотите — И въ случаѣ крайней необходимости, наприм: отыскать потерю, пропажу, любовь любимаго предмета, и проч., ученнѣйшія и премудрѣйшія изъ васъ глядятъ на кофій, или гадаютъ, въ карты. — Словомъ, для разныхъ потребъ въ житіи человѣческомъ вы имѣете разныя средства, но всѣ равно дѣйствительныя и вѣрныя. — Правда, есть и изъ старичковъ, никоторые тоже достойные и въ премногихъ случаяхъ пренадобные люди; но я не смѣю сравнить съ вами въ разсужденіи высокихъ и глубокихъ вашихъ свѣденій: со всею премудрою премудростію ихъ, они такую имѣютъ противъ васъ, милыя мои голубушки, разницу, какую доселѣ имѣла Саламанка предъ Кембричемъ, или вѣкъ Шкотовъ предъ Нютоновымъ. И если сущую правду сказать, кто бы безъ васъ протолковалъ и изъяснилъ намъ сонныя видѣнія и грезы, какъ то, на примѣръ: что видѣнная во снѣ гора по пробужденіи означаетъ горе, рѣка рѣчи, дѣвица диво, кровь кровнаго, мертвецъ снѣгъ (хотя бы ето было въ самую межень), горохъ слезы, лошадь ворога, собака друга, шу6а шумъ, или сильную размолвку, и про" чее тому подобное, и всё равно сбыточное. Счастливъ, и пресчастливъ тотъ, кто знаетъ и соблюдаетъ ваши неопровергаемыя правила въ избраніи дня ѣхать въ дорогу, или въ начатіи какого новаго дѣла, и кто несомнѣнно съ вами вѣритъ, когда хороши, и когда худы встрѣчи. Да, родимыя мои, теперь сполагоря намъ разсуждать, что предвѣщаетъ чесаніе ладони, той, или другой, лба, переносья, локтя праваго и лѣваго, брови той, или другой, уха того или сего, и проч. и проч. также умываніе кошки лапою, поднятіе ногъ ея костылемъ, выскакиваніе изъ печи угля, стукъ въ окнѣ кузнечика, пѣніе пѣтухомъ курицы, карканье воронъ и галокъ, и проч. и проч. А — за всѣ сіи благодѣянія кому, какъ не вамъ, премногомилостивыя наши государыни должны мы воздать всю честь и благодарность? — Безъ вашего предводительсгава мы слѣпые, можетъ быть никогда бы не выбрѣли на путь толикаго свѣта и уразумѣнія. О! — да, еще — вы знаете, какъ найти и достать кладъ, что тутъ надобно сказать, какъ взять, и проч. равно какъ и то, на какой день должно искать толь славную въ ботаникѣ вашей разрывъ траву, [3] которую къ какому замку ни приложи, всякой въ мѣлкія дребезги распадется, разлетитъ, развалится; лѣзь прямо, смѣло въ сундукъ и бери своею рукою, что хочешь: также на какой вечеръ душеспасительно лить воскъ, а особливо олово. — [4] О заговорахъ же вашихъ, ладонкахъ, корешкахъ, привѣскахъ, спрыскиваніяхъ, и особливо троекратномъ оканчиваніи съ песта, я, да и ни кто, развѣ ужъ невѣжа какой, не только ни слова, да и ни полслова. Уже и малые робята знаютъ, что сіи многоцѣлебныя пособія ваши суть безцѣнныя сокровища при изурокахъ, пострѣлахъ и родимчикахъ. Но что я такъ много разговорился? всѣ толь душетѣлоспасительныя предписанія, сударыни мои, вамъ лучше знакомы, нежели намъ профанамъ свои на рукахъ десять пальцовъ. О, у, у — вотъ еще что — встающихъ изъ могилъ и прогуливающихся въ полночь мертвецовъ, колдуновъ, Буку, Ягу костяную ногу, Русалокъ, Кіевскихъ труболѣтокъ съ хвостами, домовыхъ, водяныхъ, лѣсовыхъ, и другихъ подобныхъ симъ оборотней, вы знаете лучше нежели Кощей безсмертный число, вѣсъ и мѣру своихъ сокровищей. — О глубокомъ же вашемъ свѣденіи въ Историческихъ произшествіяхъ, я, ни, ни. Загражду указательнымъ перстомъ усти мои. Ибо вы такъ твердо и основательно оныя знаете, что безъ всякаго труда изъ одного царства скорѣе брошенаго изъ пушки ядра помахиваете въ другое, и часто связи ради повѣствуемыхъ вами приключеній, сидя на одномъ мѣстѣ, быстропарнымъ вашимъ умомъ переноситесь въ одно мгновеніе за тридесять земель, за тридевять морей, въ подземельныя царства. — И такъ, вы уволите меня, возлюбленныя мои душечки, отъ малонужнаго труда приводить на всё сіе примѣры и доказательства, тѣмъ паче что одно заглавіе систематическихъ и классическихъ вашихъ наукъ составило бы немаловѣсную книгу; однако не льзя здѣсь не упомянуть, что обладая толикими совершенствами, вы, какъ и всѣ православные, не опускаете по Горацію, совокуплять полезное для себя съ пріятнымъ [5]. Нѣтъ, ужъ нѣтъ моихъ силъ и ума разума перечесть всѣ ваши достоинства. Позвольте прейти молчаніемъ рѣдкое благородство и безкорыстіе ваше. Вы не скрываете подъ спудомь, по примѣру неблагодарнаго, исключимаго брата вашего, талантовъ вашихъ, но благодушно сообщаете оные всѣмъ человѣкамъ въ пользу живущихъ и въ наученіе потомству. О, охъ сколь было бы неблагодарно послѣднее, если бы оно забыло чудесныя преданія и вѣчную память вашу! — Для отвращенія зла сего вздумалъ я предашь тисненію кой какія сказанія о славившихся нѣкогда на бѣлѣ свѣтѣ проидошахъ Пошехонцахъ, и украсить оныя препрославленными вашими именами и титлами. Ирои велики, предметъ важенъ, и единого нашею кистію достолѣпно намалеванъ быть только можетъ; для начинающаго же тащиться по стопамъ вашимъ онъ не такъ-то легокъ, какъ инымъ подумается. Дѣло новое! И такъ помогите мнѣ, благодѣтельницы рода человѣческаго, сколько можно лучше воспѣть иройскіе великихъ нашихъ мужей подвиги, и дѣянія ихъ весь свѣтъ насмѣшившія; охъ, нѣтъ! я ошибся; весь свѣтъ удивившія. Позвольте, я не льщу себя тѣми лаврами, коими вы себя увѣнчали; а вотъ и причина: вы сами мнѣ, не помню какъ то сказывали, что перомъ написать не въ сказкѣ сказать; а я къ етому прибавлю: читаютъ не одни малые, а и возмужалые. Добро, ладно, — примемся-ко мы лучше за самое дѣло, и станемъ расказывать, какъ, что, гдѣ и когда было и происходило. Спокойная вамъ ночь и пріятной сонъ. [6] Valete Domin& prostantissim&, до завтрева.

Образ пошехонцев в литературе — Википедия

Материал из Википедии — свободной энциклопедии

Учёные расходятся во мнении, является ли образ пошехонцев в литературе как невесёлых и неумелых мужиков и баб^[1]фольклорным или привнесённым в фольклор несколькими профессиональными литераторами XIX и XX веков. Согласно поговоркам, они и «в трёх соснах заблудились», и «на сосну лазили Москву смотреть»^[2].

Собирательный образ жителей Пошехонья нередок в русской литературе, Пошехонье при этом представлено в виде сказочной деревни, где всё идёт «не так»^[1]. Е. О. Бердяева выделяет творчество В. С. Березайского («Анекдоты древних пошехонцев»), И. П. Сахарова («Сказания русского народа»), М. Е. Салтыкова-Щедрина («Пошехонские рассказы»)^[2].

Ю. И. Смирнов считает, что пошехонцы оказались «провязанными» в анекдоты о неумных людях усилиями нескольких литераторов, начиная с Березайского и кончая Н. П. Андреевым в 1929 году^[3]. С его точки зрения фольклористы ошибаются, изучая сказки о пошехонцах как истинно народное творчество.

М. М. Шахнович сообщает, что поговорки о пошехонцах появились до Березайского, в рукописных сборниках XVIII века, но широкое распространение получили в XIX веке через лубочные картинки^[4]. В. В. Чуйко связывает представления о пошехонцах, как чудаках, с особенностями тамошних помещиков: пошехонские земли раздавались поддержавшим Елизавету Петровну в её борьбе за престол, «не только генералам…, но и простым солдатам», из-за чего пошехонские помещики прославились «своими нравами и вкусами, своими анекдотами»^[2].

Цикл пошехонских анекдотов развивался вплоть до начала XX века, в него включалось всё больше сюжетов, которых не было в исходных сборниках Березайского, например, «Анекдоты, или, Похождения старых пошехонцев» Короткова 1873 года, анонимный сборник «Пошехонцы, или, Весёлые рассказы об их медном лбе и замысловатом разуме» 1912 года.

Изменения наступили после революции, когда в школьную программу и в рекомендуемый круг чтения были включены произведения Салтыкова-Щедрина, в том числе его роман «Пошехонская старина», написанный в 1888 году. Само название было выбрано полемично к сборникам Березайского,^[5] так как в романе под этим именем сатирик выводит невежественных, ограниченных и жестоких людей, особенно помещиков-крепостников. Однако эта полемичность читателями второй половины XX века уже не воспринималась, так как сам Березайский и его связь с историями «про пошехонцев» были прочно забыты. В это же время возникает смысловой конфликт между пошехонцем — весёлым придурковатым недотёпой, и героями Пошехонья у Салтыкова-Щедрина, где безо всякого юмора обличались пороки крепостной «старины». Развитие конфликта можно проследить по словарным определениям слова «пошехонец» в разное время.

ПОШЕХОНЕЦ, пошехонца, м. (публиц.). Тупой, беспросветно-отсталый, захолустный обыватель, совершающий анекдотические глупости. (По произведению Салтыкова-Щедрина «Пошехонская старина», от названия города Пошехонье.)

Как мы видим, к концу 30-х гг. XX века значение «совершающий анекдотические глупости» ещё сохраняется, но забытый Березайский уже скрыт за Салтыковым-Щедриным. Это создаёт логическое противоречие, так как у Салтыкова-Щедрина в «Пошехонской старине» никаких анекдотов нет. Это противоречие окончательно исправлено в языке к концу XX века:

ПОШЕХОНЕЦ, м. Тупой, беспросветно-отсталый обыватель.

Оттенок юмористичности и анекдотичности был окончательно утрачен. Для поколения конца 60-х гг. XX века Пошехонье если с чем и ассоциируется, то с сыром «Пошехонский», который как раз в это время начал поступать на прилавки советских магазинов.

В фольклоре пошехонцы оказались вытеснены чукчами^[6].

Произведения о пошехонцах

САЛТЫКОВ-ЩЕДРИН И ПОШЕХОНСКИЕ АНЕКДОТЫ

В 1798 году в Санкт-Петербурге вышла в свет книга Василия Семеновича Березайского «Анекдоты древних пошехонцев». В 1821 году, в год смерти создателя книги, под названием «Анекдоты, или веселые похождения старинных пошехонцев» вышло ее второе издание, а в 1863 году – следующее. Понятно, что трижды напечатанная книга пользовалась успехом и спросом. Об этом в книге «Рассказы о книгах» так написал Н.Смирнов-Сокольский:

«Книга имела огромный успех и считается «зачитанной». Анекдотами Березайского широко пользовались эстрадные рассказчики. Эти забавные историйки, почерпнутые из народного творчества, или, как пишет сам Березайский, «от нянюшек и мамушек», хорошо знал М.Е.Салтыков-Щедрин. Понятием «пошехонцы» он широко пользовался».

Здесь же автор книги вспоминает немецкого писателя Христофора Виланда, написавшего книгу «История абдеритов», переведенную на русский язык и вышедшую в Москве в двух частях в 1793–1975 годах: «Это такие же анекдотические историйки о жителях г. Абдера, наивных провинциалах, головотяпах, способных «в трех соснах заблудиться».

Что же представляла собой книга «Анекдоты древних пошехонцев»?

В качестве эпиграфа к книге Березайский взял слова Горация:

Смеяся, правду говорить –
Что нам может воспретить?

Сюжет книги оформлен в виде писем, которые Словохот из Галича пишет Любоведу в Санкт-Петербург.

Первое письмо – «посылка первая» – открывается следующими словами:

«В Ярославской губернии, при реке Согоже, обитал древле народ, именуемый пошехонцами и управляемый по тогдашним обычаям воеводами. Столица их и поныне пребывает на том же местоположении и под тем же известна именем; но жители совсем стали не те; они так переродились, что ни на волос не походят на своих предков. От перемены климата или от сообщения с другими народами это происходит, я ни того, ни другого, хотя и знаю, не утверждаю, ибо нам в этом нет большой нужды. Это дело касается ученых, им и толковать о сем предоставляется, – а наша цель совсем другая. Сколь счастливы на выдумки, ловки, толковы, расторопны были древние пошехонцы, покажет следующее…»

И далее рассказывается, как пошехонцы решили выразить свое уважение новому градоначальнику по имени Щука, который заменил старого воеводу Взятколюба, отправленного в отставку правительством: «сказывают, всё но несправедливым наговорам и наушничеству».

Как видим, двести лет назад в русском обществе существовали те же проблемы, что и сегодня.

Сейчас уже трудно сказать, какие сюжеты своей книги Березайский записал со слов пошехонских «нянюшек» и «мамушек», какие написал сам, какие взяты из других литературных источников. Во втором издании книги был напечатан «Забавный словарь» – собрание афоризмов, многие из которых тоже до сих пор не устарели. Вот несколько из них:

Арифметика – наука считать богатому свое, а бедному чужое.

Бедность – твердый щит против стрел зависти, вместе с тем – гроб достоинств и дарований наших.

Взятки – в старину у приказных были масштабом для измерения правоты челобитчиков.

Глупость – качество хотя и всеобщее, но никем в себе не усматриваемое.

Жизнь – ночлег, или постоялый двор, а мы живем, не думая его оставить.

Историк – говорит правду только тогда, когда пишет о прошедшем.

Нравоучение – преполезная наука, которой гораздо более найдешь учителей, нежели исполнителей.

Счастье – подобие зимних сосулек, которые, чем более блестят, тем скорее растаивают.

Человек – без просвещения то же, что солнечные часы без солнца.

К настоящему времени экземпляры всех трех изданий книги Березайского представляют собой библиографическую редкость, ее найдешь не во всех областных и научных библиотеках. С учетом этого обстоятельства в двух номерах журнала «Русь» за 1992 год (№№ 3, 4) «Анекдоты древних пошехонцев» были частично опубликованы. Составитель публикации Н.Астафьева писала в предисловии:

«С пошехонцами происходят невероятные вещи, которые заканчиваются для них печально. Они ловят руками дробь из ружья, чтобы ее сберечь; затаскивают корову на крышу дома, чтобы не пропала выросшая там трава; разводят толокно в реке, сражаются с часами, с трубочистом, которого приняли за черта, их обманывают продавец порошка от блох и мошенник, берущийся высидеть цыплят без наседки. Пошехонцы наивны, бесхитростны, простодушны, что вызывает у читателя искреннее сочувствие к их незадачливости. Комизм усиливается тоном иронической патетики, в котором ведется повествование. После книги Березайского в сознании русского читателя закрепился тип «веселого пошехонца»

Как же образовался Пошехонский край и появилось такое понятие – пошехонцы?

Шехонь – так в древности называлась река Шексна, вытекающая из озера Белого в Вологодской области и ныне впадающая в Рыбинское водохранилище. В 1344 году Ярославское княжество распалось на три удела, один из которых стали называть Шехонским, а всю местность по реке Шехони – Пошехоньем. Село Портома стало городом Пошехонь по Указу Екатерины II от 3 августа 1777 года об учреждении Ярославского наместничества из двенадцати уездов, в том числе и Пошехонского. «А как городское Правление Пошехонского уезда было в селе Пертоме экономического ведомства, то и сие село переименовать городом на вышеупомянутом основании, назвав оное городом Пошехонь»

Однако назвать село городом – не значит превратить его в таковой. «Пошехонский токмо уезд, а города не имеется» – так говорилось о Пошехонье в одном из документов петровской поры.

О том, как здесь сложился своеобразный уклад жизни, в очерке « Ярославль при императрице Елизавете Петровне» так писал Л.Н.Трефолев:

«25 ноября 1741 года пало правительство, управлявшее Россией от имени младенца – императора Иоанна Антоновича. На престол вступила Елизавета. Переворот совершился быстро, в одну ночь: но события этой ночи надолго возвеличили солдат, способствовавших воцарению дочери Петра Великого. Почти весь Пошехонский уезд, составлявший и тогда часть Ярославской провинции, был разделен на участки, пожалованные импровизированным господам-помещикам».

Неграмотные, забитые солдаты в одночасье стали владельцами земли, деревень и крепостных душ. Было отчего закружиться голове: из грязи – да в князи. Можно предположить, что над новоявленными господами потешались все, кому не лень, в том числе их собственные крестьяне. Ситуация сложилась поистине анекдотическая, которая не могла не породить анекдотов. И они появились. Можно с уверенностью сказать, что к этим анекдотам «приложили руку» и сами пошехонцы, которым было выгодно изображать из себя недотёп, с которых нечего взять. В этом отношении анекдоты о простаках-пошехонцах появились таким же образом, как народные сказки об Иванушке-дурачке, который сам себе на уме и любого умника за пояс заткнет.

Вот, на наш взгляд, подлинные истоки появления пошехонских анекдотов, которые дополняют русский фольклор еще одной яркой страницей, а ярославскую историю – еще одной самобытной особинкой. Однако публикация анекдотов о «веселых пошехонцах» в журнале «Русь» понравилась не всем: пришлось услышать упреки тех, кто считает, что они оскорбительны для современных пошехонцев и наносят удар по их достоинству, что эти анекдоты «сплошное издевательство над простым народом». Между тем почти у каждого народа есть свои, если так можно выразиться – этнографические анекдоты. В Болгарии анекдоты о скупых габровцах стали чуть ли не государственным достоянием, их всячески пропагандируют в средствах массовой информации, в Габрово с их помощью привлекают туристов, а у нас ищут врагов там, где их нет. Следуя такой логике, надо призвать к ответу не только Березайского, но и Салтыкова-Щедрина. Н.Астафьева писала по этому поводу:

«Вторично образ пошехонца вернулся в литературу в творчестве М.Е.Салтыкова-Щедрина («Пошехонские рассказы» и «Пошехонская старина»). Его Пошехонье не имеет прямой географической связи с одноименным уездом Ярославской губернии, о его истоках сам сатирик писал: «Я разумею… местность, аборигены которой, по меткому выражению русских присловий, в трех соснах заблудиться способны».

Хотя здесь Салтыков-Щедрин вроде бы отделяет реальное Пошехонье от изображенного им в своих произведениях, но ясно, какая конкретно местность вдохновила его на их создание. Этот вывод неоспоримо следует из биографии писателя, которая на протяжении долгих лет была очень тесно связана с Ярославским краем. В 1954 году об этом подробно рассказал литературовед А.Прямков в книге «Салтыкова-Щедрин в Ярославском крае». Спустя ровно двадцать лет, в 1974 году, об этом же в книге «Писатели Ярославского края» написали А.Астафьев и Н.Астафьева. Суммируя приведенные в этих книгах сведения, а также используя другие источники и собственные комментарии к ним, можно так коротко отразить связь Салтыкова-Щедрина с Ярославской землей…

Родился Михаил Евграфьевич в 1826 году в селе Спас-Угол Калязинского уезда Тверской губернии, которое, по современным меркам, находится всего в 50 километрах от границы Ярославской области. Его отец происходил из старинного дворянского рода, мать – из семьи московских купцов Забелиных. Детство писателя прошло в отцовской усадьбе Спас-Угол, «в обстановке грубости, стяжательства, «повседневного ужаса» крепостнического быта, описанных в «Пошехонской старине» – так об этом периоде жизни писателя сказано в «Литературной энциклопедии», изданной в 1971 году. Это замечание интересно тем, что здесь признается собирательный, ярославско-тверской образ Пошехонья, изображенного в произведениях Салтыкова-Щедрина. Однако следует сделать одно замечание – еще в 1830 году, когда будущему писателю было всего четыре года, мать писателя купила ярославское село Заозерье с 18-ю деревнями в придачу и переехала туда вместе с семьей на постоянное жительство.

В 1836 году будущий писатель поступил в Московский дворянский институт, через два года был переведен в Царскосельский лицей, а в летние каникулы каждый год приезжал в Заозерье.

По окончании в 1844 году Царскосельского лицея Салтыков–Щедрин становится чиновником канцелярии военного министерства, начинает сотрудничать в журналах «Отечественные записки» и «Современник», посещает кружок Петрашевского, пишет остросоциальные повести «Противоречия» и «Запутанное дело», вследствие чего в 1848 году его ссылают в Вятку – за «вредный образ мыслей и пагубное стремление к распространению идей, потрясших уже всю Западную Европу и ниспровергших власти и общественное спокойствие».

Здесь восемь лет писатель проработал губернским чиновником, что дало ему прекрасный материал для изображения губернской жизни во всей ее «красе». После возвращения в Петербург, под псевдонимом «надворного советника Н.Щедрина», пишет «Губернские очерки», пронизанные острой социальной критикой, женится на дочери вятского вице-губернатора, работает чиновником особых поручений в Министерстве внутренних дел, назначается вице-губернатором Рязани, затем Твери. В 1859 году мать писателя Ольга Михайловна произвела раздел своих имений между детьми. Михаилу и Сергею досталось село Заозерье с деревьями, управлять которыми стал Сергей Салтыков.

После крестьянской реформы 1861 года писатель, как пишет А.Прямков, наделил своих крестьян максимальным количеством земли с уплатой минимальных выкупных платежей.

Могло случиться так, что на Ярославской земле, кроме некрасовской Карабихи, могла появиться еще одна «писательская усадьба». 11 мая 1861 года Салтыков-Щедрин пишет письмо ярославцу Е.И.Якушкину с просьбой сообщить сведения о продававшейся в десяти верстах под Ярославлем усадьбе Шалахово, поблизости от Карабихи. Вероятней всего, это объясняется тем, что в тот период времени Салтыков-Щедрин близко сошелся с Н.А.Некрасовым, который после ареста Н.Г.Чернышевского пригласил его в редакцию журнала «Современник», где писатель-сатирик вел обозрение «Наша общественная жизнь».

Мысль приобрести усадьбу под Ярославлем не покидает писателя – и 7 июля он пишет Якушкину следующее письмо, в котором благодарит за сведения об усадьбе Шалахово, просит Якушкина помочь брату осмотреть ее. Однако покупка усадьбы так и не состоялась.

Летом 1863 года Салтыков-Щедрин приезжает к Некрасову в Карабиху, где вместе с ним гостят А.Н.Островский, А.Н.Плещеев, И.Ф.Горбунов – целое созвездие известных русских литераторов. Следующий раз Салтыков-Щедрин приедет в Карабиху летом 1871 года.

В 1866 году он помог организовать в Заозерье земскую школу, в 1873 году для нее было выстроено отдельное здание. В том же году писатель продает Заозерье крестьянам первого Заозерского общества, однако этим связь писателя с Ярославским краем не исчерпывается. Кроме Заозерья и Карабихи, он приезжал в Ярославль и Ростов, в Углич и Рыбинск, гостил в селах Игнатове и Крапивине Борисоглебского уезде, где проживала его сестра Л.Е.Зилова.

В списке произведений, которые были навеяны впечатлениями Салтыкова-Щедрина от ярославской жизни, личными и семейными воспоминаниями, называют его произведения «Благонамеренные речи», «Убежище Монрепо», «В дороге», «Деревенский пожар», «В среде умеренности и аккуратности», «Сон в летнюю ночь», «Господа Головлевы» и, конечно, «Пошехонские рассказы» и «Пошехонскую старину». Полностью отрицать влияние на творчество Салтыкова-Щедрина пошехонских анекдотов, которые, конечно, были ему хорошо известны, было бы опрометчиво. Незадолго до смерти он написал несколько страниц своего нового сатирического произведения «Забытые слова», в котором, как вспоминали современники, хотел напомнить людям об утраченных ими словах: «совесть, отечество, человечество… другие там еще».

Как тут не вспомнить (и по созвучию названия, и по содержанию) «Забавный словарь» из книги Березайского «Анекдоты древних пошехонцев»…

Читать онлайн Анекдоты, или Веселые похождения старинных пошехонцев страница 19

ПОСЫЛКА ПЯТНАДЦАТАЯ

Кто какъ другой, а у меня обычай такой: коли взялся за гужъ, не говори, что не дюжъ. Пусть кто считаетъ, какъ хочетъ; а я свое дѣло знаю — кому не любо не слушай, а намъ не мешай. — Во время возвратнаго путешествія изъ Пугніева, бредовыя сандаліи нашихъ петиметровъ такъ сильно проголодались, что надобно было неотмѣнно или заткнуть имъ разинутую пасть, чтобъ онѣ еще сколько нибудь послужили, или ужъ со всемъ бросить. И послѣднее сказуемое было гораздо сходнѣе. Ибо первое, въ дорогѣ досугъ ли за етакою бездѣлицею валандаться, а второе, гдѣ ты возмешь всѣ къ тому принадлежности, какъ то костыли, колодки, лыки и проч. — Я говорю о томъ, что прошлецы всесвѣтные, пробираясь домой наутіокъ, парадныя свои лапотки такъ славно отшляндали, что ноги обливаясь красными слезами просили себѣ обновки. Товаромъ етимъ хотя и не было тогда такого порядочнаго торгу, какъ нынѣ; однако сыскать его и особливо съ наличными — и еще такимъ проидошамъ, какъ наши, нечего не стоило. Знали добрые молодцы, что товаръ сей по необходимости своей, хотя не такъ въ знатномъ количествѣ, важивался во всякомъ домѣ. И такъ имъ и снилось и видѣлось, какъ бы только поскорѣе добраться до станціи — наконецъ уже къ вечеру, кое какъ впробось приволоклись они до селенія, безъ дальнаго разбору стали на ночлегъ, и отдохнувъ нѣсколько, чтобы было чемъ дома побахвалить, спрашивали у хозяина самаго лучшаго лапотнаго мастера. Къ счастію ихъ, хозяинъ сей былъ знатокъ, мастеръ, какого они съ толикимъ домогательствомъ искали. Гостепріимецъ о талантѣ своемъ не утаилъ отъ гостей ничего, а объявилъ все, что надобно; и коли правду сказать, то онъ доказалъ на самомъ дѣлѣ, что ихъ не обманывалъ. Ибо когда путешественники пожелали видѣть опытъ его искуства, то онъ для удовлетворенія любопытства ихъ вмигъ сбѣжавъ на подволоку, притащилъ оттуда до нѣсколька пудовъ своей работы, всякихъ — рѣдкихъ и частыхъ, большихъ и малыхъ, и бредовыхъ, и липовыхъ и берестяныхъ, простыхъ и съ подковыркою, безъ ушковъ и съ оборками — изволь всякъ выбирать себѣ любыя — между тѣмъ мастера тово жена стараясь соблюсти долгъ гостепріимства, по силѣ своей принесла для гостей цѣлое беремя чистенькихъ партяночекъ. — Увидѣвъ вдругъ предъ глазами и почти не ожидая такое сокровище захожіе обомлѣли отъ радости, и на оное бросились съ такимъ устремленіемъ, какъ будто бы имъ все есто было кинуто на драку. Бросились, повторяю, начали — почали — хватать, подергивать, рвать, толкаться, пихаться, что только гляди, да усовъ береги — и хозяинъ уже не зналъ, какъ ихъ успокоить, и привести въ чувство, боясь, чтобы дѣло не дошло до худова. Однако наконецъ арясиной, доставшейся ему послѣ дяди Герасима, ихъ поумялъ, образумилъ, усовѣстилъ. Тогда онъ велѣлъ имъ брать, смотрѣть, выбирать, примѣривать, порядочно, легонько, безъ запальчивости не торопясь. Ребята были послухмяны; и такъ дѣло пошло своимъ чередомъ: выбрали, примѣрили, обулись, не могутъ наглядѣться на прекрасныя свои ножки, расхаживаютъ взадъ и передъ по палатѣ, выфинтываютъ на похвальбу другъ передъ другомъ — такъ любо, что инда ушки смѣются: "вотъ давно бы такъ, Господа, говоритъ имъ хозяинъ; поздравляю васъ съ обновками; дай Богъ вамъ ихъ въ радости сносить, да поскорѣе ко мнѣ за новыми приходить, а теперь, коли не будетъ вамъ въ трудъ, прошу пораздѣлаться." Предложеніе сіе было принято весьма благосклонно — разщитались дружески, расплатились честно — обѣ стороны остались предовольны, а наша сверхъ того и безъ заботы. Теперь выглядятъ, хошъ бы куда, ребята. Ротозѣямъ пожалуй вольно себѣ пускать всё мимо ушей, и самыя полезнѣйшія вещи оставлять безъ всякаго замѣчанія. Въ число зѣвакъ живо врютились бы и націй проидоши, если бы одинъ человѣкъ изъ компаніи ихъ именемъ Замахино, остроуміемъ и дальновидностію своею не выскребъ пятна сего. Такъ — дѣйствительно. Между тѣмъ какъ всякой за себя раздѣлывался съ хозяиномъ, сей отмѣннаго ума и проницанія мужъ, старающійся все обращать въ свою пользу, не зѣвалъ вмѣстѣ съ товарищами своими и пустому. Онъ замѣтилъ, что цѣна лаптей пропорціональна величинѣ ихъ, то есть: чѣмъ больше лапти, тѣмъ и цѣна имъ больше, а чѣмъ меньше, тѣмъ меньше. Однако, чтобы не прошибиться въ своей спекулаціи, онъ при отходѣ просилъ у самаго мастера на примѣчанія свои изъясненія, которой отвѣтами своими совершенно подтвердилъ его мнѣніе. И чтожъ бы, вы думаете, сдѣлалъ нашъ Замахинъ? Не такъ то скоро догадаешся — все сіе смотавъ себѣ хорошенько на усъ, онъ сдѣлалъ въ премудрой головѣ своей заключеніе такое, что самыя большія лапти будутъ самыя дорогія. И такъ пришедъ домой, не теряя времени принялся за исполненіе своего проекта, и на первой случай, сплетши одну парочку величиною въ свой ростъ, вывезъ на базаръ ее продавать; эта парочка была столь дорога, что никто не могъ не только купить ее, но и даже приторговаться не осмѣлился. Нѣкоторые мелкотравчатые купцы, смотря завистливыми глазами на сіе превосходнѣйшее издѣліе, говорили ему съ злобною усмѣшкою, что это не лапти сдѣланы, а лодки, и что на нихъ можно ловить рыбу, ежелибъ только придѣлать весла. Но сія мнимая насмѣшка не только не обескуражила нашего Замахина, но еще подала ему поводъ къ новому и неслыханному дотолѣ предпріятію. Онъ сравнивъ тогда цѣну лаптей, съ цѣною лодки, нашелъ, что дѣлать послѣднія, и особливо съ его искуствомъ, несравненно будетъ прибыточнѣе и славнѣе. И такъ не мѣшкая болѣе на базарѣ рѣшился поворотишь бурку свою ко двору, и сперва сіи лапотки мало дѣло поправивъ въ фасонѣ, упечь за хорошую цѣну, а тамъ уже поступать въ искуствѣ своемъ и далѣе. Какой имѣла успѣхъ сія дальновидная предпріимчивость, толковать нечево.

Въ заключеніе скажу я тебѣ не выдуманное отъ себя, ниже слышанное отъ другихъ, но нѣчто такое, что я собственными моими глазами видѣлъ, а ушами слышалъ. Исторію надобно начинать отъ корня — нѣсколько тому лѣтъ назадъ, здѣсь на Выборгской сторонѣ, разбивали примѣрно городокъ. Куда всякаго званія пола и возраста собралось зрителей такое множество, что и смѣты не было. Да правду сказать, было чево и полюбопытствовать — какъ хватитъ изъ пушки, то земля подъ тобою у-у-у такъ и стонетъ родимая, а послѣ когда взорвало крѣпостцу, то такая пошла потѣха, что чаю, и дѣдамъ нашимъ не въ память. Однако теперь не объ етомъ дѣло. Прежде нежели начали разбивать городокъ, мнѣ прилучилось стоять недалеко отъ той галлереи, которая была сдѣлана для знатныхъ. Подлѣ меня стояла ватажка мужичковъ, повидимому въ городѣ еще небывалыхъ, кромѣ одного Ванюхи, которой предъ товарищами своими старался на похвальбу выкидывать разныя штуки. Стоявшему близь меня незнакомцу, что то вздумалось ихъ спросить: Кой городъ, ребята! И какъ они въ отвѣтъ сказали: Посехонья, родцимой! то я, будучи ничѣмъ незанятъ, сталъ смотрѣть на нихъ по внимательнѣе, зная, что они чемъ нибудь да себя покажутъ, какъ то и дѣйствительно скоро сбылось. Здѣсь мимоходомъ надобно сказать, что это-было около осенняго равноденствія, то есть: въ такое время, когда яблоками, грушами, баргамотами и другими иноземными плодами у насъ такъ загромождена бываетъ биржа, что отъ бочекъ и ящиковъ съ оными почти проходу нѣтъ; и слѣдственно, когда отъ припѣвовъ перебивающей симъ лакомымъ товаромъ братіи, нигдѣ укрыться не можно. По улицамъ, по подоконью, на мостахъ, по перекресткамъ, въ саду, на Невскомъ, въ Гостиномъ, за городомъ, на гульбищахъ, вездѣ, всюду праздношатающіеся дерутъ во все горло: ябл. лим. груш. баргомот. хорош. Но извѣстно, что чѣмъ больше гдѣ собраніе, тѣмъ и прислужниковъ сихъ сбирается больше. И ужъ можно сказать такіе подлипалы, балясники, что не хотя развернешся, а особливо на знакомствѣ — даромъ что неучены политикѣ. Въ глазахъ моихъ было ихъ братьи, сирѣчь, съ корзинками и лотками, около полдесятка. И одинъ изъ нихъ подскочивъ къ предметамъ моего вниманія, припѣвомъ своимъ прельстилъ ихъ какъ Сирена. Раскрыль тотчасъ корзину, показывалъ свой товаръ, хвалилъ, такъ что они глядя на заморскіе фрукты, не могли управляться со слюною. Такъ у нихъ зубъ свистѣлъ на прекрасныя яблочки! ибо они все находящееся въ корзинѣ, какъ то: померанцы, лимоны и проч. почитали яблоками. Однако по новости своей не надѣясь на себя, чрезъ посредника въ переговорахъ съ симъ торгашемъ употребили знакомца своего Ванюху, такъ какъ человѣка опытнаго и бывалаго, которой вдругъ пріосанясь спрашивалъ у разнощика самыхъ лучшихъ Бульскихъ яблоковъ. Хотя рѣчь его и не весьма была вразумительна; однако продавецъ понялъ ее изрядно. И поглядѣвъ нѣсколько въ глаза купцамъ своимъ, вмѣсто яблоковъ, что то вздумалъ рекомендовать имъ померанцы и лимоны, и то не лучшіе, иль по крайней мѣрѣ средственные, а самую гниль. Изъ сего мнѣ не трудно было заключить, что этотъ плутъ, забѣжалъ въ Питеръ нашихъ нѣсколько поранѣе. И какъ было тутъ произошло нѣкоторое сомнѣніе, то разнощикъ ссылался на знающаго Ванюху, а сей боясь, чтобы не подать о себѣ худаго мнѣнія и какъ нибудь не остаться въ дуракахъ, рѣшился взять сторону разнощикову, титулуя въ сердцахъ противорѣчащихъ себѣ товарищей сущими невѣждами. И такъ съ помощію продавца, онъ ихъ увѣрилъ, что показываемая гниль, суть точно Бульскія наилучшія яблоки, и что такая внѣшность доказываетъ совершенную зрѣлость и отмѣнной вкусъ плода. На словахъ его стало — торгъ конченъ — лимоны куплены и раздѣлены по братіи — Ванюха, сколько у него уста ни драло. ѣлъ ихъ такъ, что не могъ нахвалишься, не смотря на то, что деревенщина, не привыкшая еще къ высокому вкусу, прикусывая оныя, строила лицомъ разныя потягушки, и непрестанно оплевывалась — однако никто изъ товарищей не смѣлъ похаить его выбора. Такую онъ пріобрѣлъ себѣ довѣренность! Послѣ сей лестной поблажки, Ванюха отчасу больше дѣлалъ проказъ, и земляконъ своихъ приводилъ въ крайнее удивленіе вольнымъ своимъ обхожденіемъ, проворствомъ и знаніемъ свѣта. Онъ показывалъ имъ не достойное любопытства, толковалъ, разсказывалъ; какъ напримѣръ: Вотъ это то, это для тово и для тово — это такой-то — ето такая-то и проч. "Екъ, екъ ребяци! гутарили между себя удивленные его слушатели, Ванюха насъ акъ наторѣль, смотриця-ко, акъ іонъ похажывае, да повинтывае, таки ни вся его не узнацъ бы." Ванюхѣ, - которой всѣ разговоры ихъ слышалъ, показалась похвала сія слаще меду. — И онъ вдругъ какъ послѣ доброй чарки, сталъ еще смѣлѣе, веселѣе, важнѣе, живѣе — выступаетъ мирно, держится, какъ будто стопочка, смотритъ прижмурясь. Словомъ въ Ванюхѣ все было отмѣнно, недоставало одного только лорнета, моднаго фрака, пуховой шляпы, шелковыхъ чулковъ, серебреныхъ пряжекъ, и еще кой-какихъ бездѣлицъ. О! да кабы ему эти прикрасы, то совсѣмъ бы господчикъ, совершенный Петиметръ! — И такъ онъ будучи въ толикомъ о талантахъ своихъ и знаніи свѣтскаго обхожденія восхищеніи, а болѣе для показанія передъ земляками удальства своего; подходитъ онъ къ реченной галлереѣ близехонько, мѣшается со знатностію, приступаетъ на крыльцо, не спуская самъ глазъ со своихъ товарищей. Торжественная похвала и чрезмѣрное удивленіе послѣднихъ его ободряютъ — Ванюха хотѣлъ было еще далѣе, еще выше; какъ вдругъ на ту пору откуда ни взялись человѣка четыре въ сѣромъ одѣяніи съ синими воротниками и обшлагами — ну знаете. что при всенародныхъ зрѣлищахъ расхаживали тогда съ тросточками для соблюденія порядка и благочинія. Можетъ быть имъ биться отъ правительства и не велѣно; однако они видно на этотъ разъ забылись, и больше дѣйствовали руками, нежели языкомъ — примкнули бывалова доброва молодца со всѣхъ сторонъ, прихватили повоенному, и такъ начали ожучивать, что Ванюха нашъ не только отъ ихъ и галлереи, да и отъ земляковъ своихъ ударился въ народъ опрометью. И я къ сожалѣнію только его и видѣлъ. Послѣ хотя мнѣ товарищи его и попались, только его тутъ съ ними ужъ не было — И мнѣ не льзя было спровѣдать, дождался ли онъ какъ городокъ разбивать стали, или прямо махнулъ на свою фатеру. По всему вѣроятію заключить можно, что не такъ спинѣ, головѣ и бокамъ его было чувствительны палочныя впечатлѣнія, сколько душѣ его несносно было безчестіе, претерпѣнное предъ глазами своихъ лишь изъ деревни приплетшихся лапотиниковъ. Ибо — Солдаты и первое — его встрѣтили: о! о! ворона! Куда ты лезешь? — за чѣмъ? — Отъ толь нечаяннаго привѣтствія Ванюха весь измѣнился. — Лице его уподобися бѣлому плату. Товарищи же его, кой за минуту предъ тѣмъ не умѣли довольно восхвалить его достоинства и надивить ея досыта его дарованіямъ, глядя на него вмѣстѣ съ другими зубоскалами надрыкали животики свои съ хохоту. — Вотъ какъ скоро преходитъ слава человѣческая!!! -

Города дураков - Музей смеха "Трикстер"

В городе дураков Хелме на Шабос каждая хозяйка покупала рыбу. Богатые покупали рыбу покрупнее, бедные – помельче. Покупали в четверг, потрошили, разделывали, в пятницу готовили из нее гефилте фиш – фаршированную рыбу, а ели ее уже в Шабос. Как-то поутру в четверг дверь дома Гронама Вола, главы хелмской общины, отворилась, и вошел Зайнвл Остолоп с ведром воды. В ведре был здоровенный живой карп. – Это что такое? – спросил Гронам.– Подарок от хелмских мудрецов, – сказал Зайнвл. – Это самый большой карп из всех, что водятся в Хелмском озере, и мы все решили отдать его вам – в знак того, как мы ценим вашу неизбывную мудрость.

– Большое вам спасибо, – ответил Гронам Вол. – Моя жена, Ента-Пеша, будет в восторге… Гронам Вол был близорук, и когда он наклонился над ведром, чтобы разглядеть, какой у карпа хвост, карп сделал то, что заставило Гронама усомниться в его мудрости. Он взмахнул хвостом и шлепнул Гронама по щеке. Гронам был ошеломлен. – Никогда со мной ничего подобного не случалось! – воскликнул он. – Не могу поверить, что этого карпа поймали в хелмском озере. Хелмский карп такого себе бы не позволил.– В жизни не видывал настолько подлой рыбины! – согласился с ним Зайнвл Остолоп. Хелм хоть и большой город, но новости там распространяются быстро. В мгновение ока все хелмские мудрецы собрались в доме своего главы Гронама Вола. Пришли и Трейтл Дурачина, и Сендер Осел, и Шмендрик Олух, и Тупица Лекиш. – Не стану я есть в Шабос этого карпа, – заявил Гронам Вол. – Рыба эта глупая, да в придачу и злобная. Съешь я его, не мудрее бы я стал, а глупее. – Что же мне с ним делать? – спросил Зайнвл Остолоп. Гронам Вол приложил палец ко лбу, чтобы все видели: он глубоко задумался. Но вскоре он воскликнул: – Никому в Хелме – ни человеку, ни какой другой твари – не позволено бить по щеке Гронама Вола. Эту рыбу следует наказать. – Но какое же мы изберем ему наказание? – удивился Трейтл Дурачина. – Всякую рыбу все равно убивают, а убить дважды невозможно. – Надо убить его не так, как убивают прочих рыб, – сказал Сендер Осел. – Мы придумаем для него иную смерть и тем самым покажем, что никому не позволено бить по щеке нашего возлюбленного мудреца Гронама Вола. – Что же это будет за смерть? – недоумевал Шмендрик Олух. – Может, мы посадим его в тюрьму? – В Хелме нет тюрьмы для рыб, – сказал Зайнвл Остолоп. – А на ее строительство уйдет много времени. – Давайте его повесим, – предложил Тупица Лекиш.– Да как же карпа повесишь? – удивился Сендер Осел. – Вешают за шею, а у карпа шеи нет, поэтому его никак не повесишь.– Я бы посоветовал бросить его на съедение собакам, – сказал Трейтл Дурачина. – Нельзя, – возразил Гронам Вол. – У нас в Хелме собаки умные и скромные, но если они съедят этого карпа, то, возможно, станут такими же глупыми и злыми, как он. – Так что же нам делать? – спросили остальные мудрецы. – Не следует торопиться с решением, – ответил им Гронам Вол. – Карпа мы оставим в ведре, а дело рассмотрим со всей тщательностью. Я – мудрейший человек в Хелме и обязан вынести приговор, от которого придут в восторг все жители нашего города. – Если карпа оставить в ведре надолго, он может умереть, – заметил Зайнвл Остолоп (он прежде торговал рыбой). – Чтобы он выжил, надо поместить его в большой чан и почаще менять воду. А еще его надо хорошенько кормить.– Ты прав, Зайнвл, – ответил ему Гронам Вол. – Пойди, отыщи самый большой в Хелме чан и проследи, чтобы карп дожил до дня суда. Когда я приму решение, я вам его сообщу. Слова Гронама, конечно же, были для Хелма законом. Пятеро мудрецов отыскали самый большой в Хелме чан, наполнили его свежей водой и выпустили туда преступника-карпа, накидав ему хлебных крошек, кусочков халы и прочих лакомств, которые могли прийтись карпу по вкусу. Шлемиля, синагогального служку, поставили у чана, чтобы никакая жадная домохозяйка не сделала из заключенного гефилте фиш. Случилось так, что Гронаму Волу надо было принимать решения по множеству других вопросов, и он все откладывал вынесение приговора. Однако карп не проявлял нетерпения. Он ел, плавал в чане и стал еще толще, чем был: похоже, он не осознавал, что над ним занесен меч правосудия. Шлемиль часто менял воду, поскольку ему сказали, что если карп умрет, это будет расценено как неуважение к Гронаму Волу и хелмскому суду. Водонос Юкл каждый день зарабатывал по нескольку грошей сверх обычного, потому что доставлял воду для карпа. Некоторые хелмские жители, из тех, кто недолюбливал Гронама Вола, распускали слухи, будто Гронам просто-напросто не может найти подходящего наказания для карпа и ждет, когда тот умрет собственной смертью. Но их, как всегда, ожидало большое разочарование. Прошло с полгода, и однажды утром приговор был оглашен, а когда он был оглашен, изумился весь Хелм. Карпа надлежало утопить. Гронам Вол и прежде выносил немало умнейших приговоров, но ни один из них не мог сравниться с нынешним. Даже его враги были поражены мудростью вердикта. Именно такой смерти заслужил злодей карп с большим хвостом и крохотными мозгами. В тот день весь Хелм собрался на берегу озера – посмотреть, как приговор будет приведен в исполнение. Карпа, увеличившегося в размерах по меньшей мере в два раза, доставили к озеру в фургоне, в котором возили на смерть самых злостных преступников. Били барабаны. Гремели трубы. Хелмский палач вытащил тяжеленного карпа и швырнул, подняв сноп из брызг, в озеро. И все жители Хелма закричали: – Позор карпу-предателю! Да здравствует Гронам Вол! Ура!! Восхищенная толпа подхватила Гронама на руки, и под звуки торжественных песнопений он был отнесен домой. Хелмские девушки забросали его цветами. Даже Ента-Пеша, его жена, которая частенько ругала Гронама и осмеливалась называть дураком, была в восхищении от его высокого ума. В Хелме, как везде, были и завистливые люди, из тех, что к любому готовы придраться, они-то и заговорили об отсутствии доказательств: кто, мол, знает, действительно ли карп утонул. С чего карпу тонуть в озере? – удивлялись они. Каждую пятницу гибнут сотни ни в чем не повинных рыб, говорили они, а этот карп сколько месяцев жил припеваючи на деньги налогоплательщиков, а потом целым и невредимым был выпущен обратно в озеро, где посмеивается себе над хелмским правосудием. Но немногие прислушивались к этим наветам. Ведь прошло много месяцев, а карпа так и не поймали, а это – верный признак того, что он мертв. Конечно, карп мог решить впредь вести себя осторожнее и избегать рыбачьих сетей. Но откуда в глупом карпе, который залепил Гронаму Волу пощечину, взяться такой мудрости? Однако на всякий случай хелмские мудрецы издали указ, по которому в случае, если подлый карп отказался утонуть и будет пойман вновь, для него построят специальную тюрьму – бассейн, куда он будет заключен пожизненно. Указ этот был напечатан большими буквами в хелмской городской газете и подписан Гронамом Волом и его пятью помощниками – Трейтлом Дурачиной, Сендером Ослом, Шмендриком Олухом, Зайнвлом Остолопом и Тупицей Лекишем.

Пошехонцы: почему в России они были героями анекдотов до чукчей

В каждой, наверное, стране есть местность, жители которой становятся героями анекдотов. В Болгарии это городок Габрово, жители которого прославлены своей эпической скупостью, в Англии – деревня Готэм, выходцы из которой известны, как редкостные глупцы. В античные времена греки насмехались над жителями Абдеры, немцы и по сей день рассказывают смешные истории про фризов, а испанцы – про галисийцев.

Сейчас в России неистощимым источником веселья считается Чукотка. Но так было не всегда. Вплоть до начала XX столетия анекдоты рассказывали о бестолковых жителях Пошехонья. При этом пошехонцам не повезло даже больше, чем чукчам. Если чукча иной раз выступает, как вполне сообразительный малый, то пошехонцы всегда глупы беспросветно.

Где находится Пошехонье?

Городок Пошехонье находится в Ярославской области. Он стоит на берегу речки Шексна, которая в старину именовалась Шехонь. А места вокруг Шехони называются Пошехоньем. Отсюда и название города.

Места эти и по сегодняшним понятиям довольно сильно удалены от столицы и других центров цивилизации, а уж лет 200 назад и вовсе могли считаться самым настоящим «медвежьим углом». Не случайно на гербе Ярославской области и по сей день красуется медведь.

Почему пошехонцы стали героями анекдотов?

Образ недотепы-пошехонца в России бытовал довольно давно. Известны лубочные картинки, изображающие глупых пошехонских мужиков, которые «в трех соснах заблудились». Они же на сосну забирались, чтобы «на Москву поглядеть». А про пошехонских хозяек ходила байка, что они дым из избы решетом выносили.

Причиной такой странной популярности пошехонцев некоторые исследователи считают тот факт, что после дворцового переворота, вознесшего на престол Елизавету Петровну, новая императрица щедро раздавала земли всем, кто помог ей завоевать корону. Были в числе награжденных и рядовые солдаты, служившие в гвардейских полках. Этим новоявленным помещикам жаловали земли в Пошехонском уезде. Вроде бы, именно с тех пор в этом отдаленном углу Российской империи установились своеобразные нравы и порядки. Что же тут удивительного, когда из грязи – да в князи!

Большим успехом пользовалась книга В. С. Березайского «Анекдоты древних пошехонцев», выдержавшая два издания – в 1798 и 1821 годах. Это юмористическое произведение имело форму переписки двух друзей, один из которых, Словохот, рассказывает байки другому – Любоведу. Именно со слов Словохота русский читатель узнал, например, замечательную историю о том, как деятельные пошехонцы, желая сделать приятное своему воеводе, любителю щучины, несчетное количество раз покупали на рыбном торгу одну и ту же щуку, которую хитрый повар прямо с кухни снова отправлял рыболовам. Там же содержится повествование о том, как пошехонцы приходили поздравлять воеводу, распределив между собой текст приветствия. Первый должен был сказать: «Здравствуй, кормилец наш!». Второй подхватить: «И с супругой!», а третий дополнить: «И с детками!». Однако ж на пороге первый запнулся и выругался: «О, черт бы тебя взял!», а его спутники, не расслышав, тут же подхватили: «И с супругой!», «И с детками!». В другой истории некоему мужику медведь откусил голову. Но жена бедолаги никак не могла сообразить, была ли у ее несчастного супруга голова или не было? Делу помогло то, что вдовица вспомнила, как покойный покупал себе в прошлом году праздничный малахай (шапка). Стало быть, голова у него все же была, иначе, зачем бы ему понадобился головной убор?

Все эти и многие другие истории получили широкое хождение, и вскоре пошехонцами стали называть вообще всех невежд, людей глупых, недалеких, обитателей разнообразных «медвежьих углов».

Фольклористы сегодня спорят о том, что тут первично: народные байки о пошехонцах, ставшие материалом для книги Березайского, или книга Березайского, послужившая источником для анекдотов.

Как веселые пошехонцы ушли со сцены

В 1889 году завершилась публикация романа Салтыкова-Щедрина «Пошехонская старина», который стал последним произведением великого сатирика. Это грандиозная историко-бытовая панорама жизни в помещичьей усадьбе при крепостном праве. В романе едко обличаются тупость, невежество, грубость провинциальных нравов, а Пошехонье из края наивных простаков превращается в жуткое обиталище всего самого ужасного и ненавистного писателю. Собственно, это уже и не географическое понятие, а некий сатирический «Мордор».

С этих пор юмористическая слава Пошехонья стала угасать. В наши дни на место простодушных пошехонцев пришли не менее простодушные чукчи. А название городка в Ярославской области если и вызывает с чем-то ассоциации, то лишь со знаменитым пошехонским сыром.