Приглашаю присоединиться ко мне в следующих сервисах:

Анекдоты из жизни пушкина даниил хармс

rrulibs.com : Юмор : Юмористическая проза : Анекдоты из жизни Пушкина : Даниил Хармс : читать онлайн : читать бесплатно

Анекдоты из жизни Пушкина

Пушкин был поэтом и всё что-то писал. Однажды Жуковский застал его за писанием и громко воскликнул:

– Да никако ты писака!

С тех пор Пушкин очень полюбил Жуковского и стал называть его по-приятельски Жуковым.

Как известно, у Пушкина никогда не росла борода. Пушкин очень этим мучился и всегда завидовал Захарьину, у которого, наоборот, борода росла вполне прилично. «У него растет, а у меня не растет»,– частенько говаривал Пушкин, показывая ногтями на Захарьина. И всегда был прав.

Однажды Петрушевский сломал свои часы и послал за Пушкиным. Пушкин пришёл, осмотрел часы Петрушевского и положил их обратно на стол. «Что скажешь, брат Пушкин?» – спросил Петрушевский. «Стоп машина», – сказал Пушкин.

Когда Пушкин сломал себе ноги, то стал передвигаться на колёсах. Друзья любили дразнить Пушкина и хватали его за эти колёса. Пушкин злился и писал про друзей ругательные стихи. Эти стихи он называл «эрпигармами».

Лето 1829 года Пушкин провёл в деревне. Он вставал рано утром, выпивал жбан парного молока и бежал к реке купаться. Выкупавшись в реке, Пушкин ложился на траву и спал до обеда. После обеда Пушкин спал в гамаке. При встрече с вонючими мужиками Пушкин кивал им головой и зажимал пальцами свой нос. А вонючие мужики ломали свои шапки и говорили: «Это ничаво».

Пушкин любил кидаться камнями. Как увидит камни, так и начнет ими кидаться. Иногда так разойдется, что стоит весь красный, руками машет, камнями кидается, просто ужас!

У Пушкина было четыре сына, и все идиоты. Один не умел даже сидеть на стуле и всё время падал. Пушкин-то и сам довольно плохо сидел на стуле. Бывало, сплошная умора: сидят они за столом; на одном конце Пушкин всё время падает со стула, а на другом конце – его сын. Просто хоть святых вон выноси!

19… год

Даниил Иванович Хармс (Ювачёв)

Начало очень хорошего летнего дня (симфония)

Чуть только прокричал петух, Тимофей выскочил из окошка на улицу и напугал всех, кто проходил в это время по улице. Крестьянин Харитон остановился, поднял камень и пустил им в Тимофея. Тимофей куда-то исчез. «Вот ловкач!» – закричало человеческое стадо, и некто Зубов разбежался и со всего маху двинулся головой о стенку. «Эх!» – вскрикнула баба с флюсом. Но Комаров сделал этой бабе тепель-тапель, и баба с воем убежала в подворотню. Мимо шёл Фетелюшин и посмеивался. К нему подошел Комаров и сказал: «Эй ты, сало!» – и ударил Фетелюшина по животу. Фетелюшин прислонился к стене и начал икать. Ромашкин плевался сверху из окна, стараясь попасть в Фетелюшина. Тут же невдалеке носатая баба била корытом своего ребёнка. А молодая толстенькая мать тёрла хорошенькую девочку лицом о кирпичную стенку. Маленькая собачка, сломав тоненькую ножку, валялась на панели. Маленький мальчик ел из плевательницы какую-то гадость. У бакалейного магазина стояла очередь за сахаром. Бабы громко ругались и толкали друг друга кошёлками. Крестьянин Харитон, напившись денатурата, стоял перед бабами с расстёгнутыми штанами и произносил нехорошие слова.

Таким образом начинался хороший летний день.

19… год

Даниил Иванович Хармс (Ювачёв)

Голубая тетрадь № 10, Сонет, О Пушкине, Анекдоты из жизни Пушкина (1935-9)

Голубая тетрадь № 10

Был один рыжий человек, у которого не было глаз и ушей. У него не было и волос, так что рыжим его называли условно. Говорить он не мог, так как у него не было рта. Носа тоже у него не было. У него не было даже рук и ног. И живота у него не было, и спины у него не было, и хребта у него не было, и никаких внутренностей у него не было. Ничего не было! Так что не понятно, о ком идет речь. Уж лучше мы о нем не будем больше говорить.

Сонет

Удивительный случай случился со мной: я вдруг забыл, что идет раньше — 7 или 8.

Я отправился к соседям и спросил их, что они думают по этому поводу.

Каково же было их и мое удивление, когда они вдруг обнаружили, что тоже не могут вспомнить порядок счета. 1,2,3,4,5 и 6 помнят, а дальше забыли.

Мы все пошли в комерческий магазин «Гастроном», что на углу Знаменской и Бассейной улицы, и спросили кассиршу о нашем недоумении. Кассирша грустно улыбнулась, вынула изо рта маленький молоточек и, слегка подвигав носом, сказала:

— По-моему, семь идет после восьми в том случае, когда восемь идет после семи.

Мы поблагодарили кассиршу и с радостью выбежали из магазина. Но тут, вдумываясь в слова кассирши, мы опять приуныли, так как ее слова показались нам лишенными всякого смысла.

Что нам было делать? Мы пошли в Летний сад и стали там считать деревья. Но дойдя в счете до 6-ти, мы остановились и начали спорить: по мнению одних дальше следовало 7, по мнению других — 8.

Мы спорили бы очень долго, но, по счастию, тут со скамейки свалился какой-то ребенок и сломал себе обе челюсти. Это отвлекло нас от нашего спора.

А потом мы разошлись по домам.

О Пушкине

Трудно сказать что-нибудь о Пушкине тому, кто ничего о нем не знает. Пушкин великий поэт. Наполеон менее велик, чем Пушкин. И Бисмарк по сравнению с Пушкиным ничто. И Александр I и II, и III просто пузыри по сравнению с Пушкиным. Да и все люди по сравнению с Пушкиным пузыри, только по сравнению с Гоголем Пушкин сам пузырь.

А потому вместо того, чтобы писать о Пушкине, я лучше напишу вам о Гоголе. Хотя Гоголь так велик, что о нем и писать-то ничего нельзя, поэтому я буду все-таки писать о Пушкине.

Но после Гоголя писать о Пушкине как-то обидно. А о Гоголе писать нельзя. Поэтому я уж лучше ни о ком ничего не напишу.

Анекдоты из жизни Пушкина

1. Пушкин был поэтом и все что-то писал. Однажды Жуковский застал его за писанием и громко воскликнул: «Да никако ты писака!» С тех пор Пушкин очень полюбил Жуковского и стал называть его по-приятельски Жуковым.

2. Как известно, у Пушкина никогда не росла борода. Пушкин очень этим мучился и всегда завидовал Захарьину, у которого, наоборот, борода росла вполне прилично. «У него — ростет, а у меня — не ростет», — частенько говаривал Пушкин, показывая ногтями на Захарьина. И всегда был прав.

3. Однажды Петрушевский сломал свои часы и послал за Пушкиным. Пушкин пришел, осмотрел часы Петрушевского и положил их обратно на стул. «Что скажешь, брат Пушкин?» — спросил Петрушевский. «Стоп машина», — сказал Пушкин.

4. Когда Пушкин сломал себе ноги, то стал передвигаться на колесах. Друзья любили дразнить Пушкина и хватали его за эти колеса. Пушкин злился и писал про друзей ругательные стихи. Эти стихи он называл «эрпигармами».

5. Лето 1829 года Пушкин провел в деревне. Он вставал рано утром, выпивал жбан парного молока и бежал к реке купаться. Выкупавшись в реке, Пушкин ложился на траву и спал до обеда. После обеда Пушкин спал в гамаке. При встрече с вонючими мужиками Пушкин кивал им головой и зажимал пальцами свой нос. А вонючие мужики ломали свои шапки и говорили: «Это ничаво».

6. Пушкин любил кидаться камнями. Как увидит камни, так и начнет ими кидаться. Иногда так разойдется, что стоит весь красный, руками машет, камнями кидается, просто ужас!

7. У Пушкина было четыре сына и все идиоты. Один не умел даже сидеть на стуле и все время падал. Пушкин-то и сам довольно плохо сидел на стуле. Бывало, сплошная умора; сидят они за столом: на одном конце Пушкин все время со стула падает, а на другом конце — его сын. Просто хоть святых вон выноси!

Даниил Хармс «Анекдоты из жизни Пушкина»

Рейтинг

Средняя оценка:: 7.95
Голосов:: 57
Моя оценка:: -

подробнее

Даниил Хармс

Анекдоты из жизни Пушкина

Другие названия: Анегдоты из жизни Пушкина

Микрорассказ, 1967 год

Язык написания: русский

Перевод на английский:: Дж. Гибиан (Anecdotes About Pushkin’s Life), 1985 — 4 изд.

Жанрово-тематический классификатор:

Всего проголосовало: 14

Аннотация:

Нестандартный взгляд на жизнь Пушкина.

В произведение входит:

Пушкин был поэтом и всё что-то писал...

Как известно, у Пушкина никогда не росла борода...

Однажды Петрушевский сломал свои часы и послал за Пушкиным...

Когда Пушкин сломал себе ноги, то стал передвигаться на колёсах...

Лето 1829 года Пушкин провёл в деревне...

Пушкин любил кидаться камнями...

У Пушкина было четыре сына, и все идиоты...

Обозначения: циклы романы повести графические произведения рассказы и пр.

Входит в:

— антологию «The Portable Twentieth-Century Russian Reader», 1985 г.

— антологию «Ванна Архимеда», 1991 г.

Похожие произведения:

{{#if is_admin}} {{/if}} {{/if}} {{#if avg_work_mark}} {{avg_work_mark}} ({{analog.work_markcount}}) {{else}} - {{/if}} {{#if user_id}}

{{#if analog.work_mark}}{{analog.work_mark}}{{else}}-{{/if}}

{{/if}} {{analog.responses_count}} отз.

Хармс и пораженческие настроения - Совсем другой город

Пожалуй, самые знаменитые творения, подписанные именем Даниила Хармса, — анекдоты про русских писателей, все эти «однажды Гоголь переоделся Пушкиным» и «Лев Толстой очень любил детей». Но придумал их вовсе не он, а московские художники Пятницкий и Доброхотова много позже смерти писателя. Абсурд? Да ладно, это же Хармс…

По примеру многих великих писателей однажды Хармс написал автобиографию. Начиналась она так: «Теперь я расскажу, как я родился, как я рос и как обнаружились во мне первые признаки гения. Я родился дважды. Произошло это вот как: мой папа женился на моей маме в 1902 году, но меня мои родители произвели на свет только в конце 1905 года, потому что папа пожелал, чтобы его ребенок родился обязательно на Новый год. Папа рассчитал, что зачатие должно произойти 1 апреля, и только в этот день подъехал к маме с предложением зачать ребенка. Первый раз папа подъехал к моей маме 1 апреля 1903 года. Мама давно ждала этого момента и страшно обрадовалась. Но папа, как видно, был в очень шутливом настроении, не удержался и сказал маме: «С первым апреля!» Мама страшно обиделась. Пришлось ждать до следующего года». Дальше Хармс в больших подробностях поведал, как папа ещё пару раз подъезжал к маме на 1 апреля, пока не состоялось зачатие. Как он, Даниил, родился недоношенным, и папа велел засунуть его обратно, но впопыхах засунули не туда, так что доктору пришлось давать маме английской соли, чтобы Хармс родился снова. Потом до Нового года его якобы поместили в инкубатор. «В инкубаторе я просидел четыре месяца. Помню только, что инкубатор был стеклянный, прозрачный и с градусником. Я сидел внутри инкубатора на вате. Через четыре месяца меня вынули из инкубатора. Это сделали как раз 1 января 1906 года. Днём моего рождения стали считать именно 1 января».

Тот самый портрет несуществующего брата

Всё в этой так называемой автобиографии, включая дату рождения, совершеннейший вымысел. Даниил появился на свет 17 декабря 1905 года по старому стилю (или 30 декабря по новому), самым естественным образом и вполне доношенным. Но такие шуточки были вполне в его духе. Например, Хармс любил показывать гостям в своем альбоме фотографию родного брата Ивана Ивановича Ювачева — представительного мужчины в шляпе. «Приват-доцент университета, умница, педант, но, знаете ли, страшный брюзга и сноб!» — охотно рассказывал Даниил. Мало кто догадывался, что никакого брата у него отродясь не было.

И так – во всём. Настоящим аттракционом была ежедневная прогулка Даниила Хармса по Невскому проспекту. Среди сиротской серости и единообразия советских граждан — он, в котелке, при манишке, жилете и галстуке-бабочке, но при этом в коротких, ни на что не похожих, каких-то детских клетчатых штанишках и шерстяных чулках. Шёл невозмутимо, легко и изящно, щегольски помахивая тростью, будто нет ничего естественнее для жителя Ленинграда 30-х годов, а за ним вечно бежали, улюлюкая, мальчишки, иной раз даже кидаясь камнями. Тогда Хармс вставлял в оба глаза по моноклю и пугал сорванцов дико выпученными глазами. Он обожал мистифицировать и удивлять. К примеру, мог вдруг спросить у незнакомого человека: «Что станете делать, если на шкафу вырастет нос? Не знаете? Я лично стал бы вешать на него шляпу». Как-то раз, ожидая к себе известного доктора, Хармс вырядился в дамскую шляпку и перчатки, на плечи накинул коврик с бахромой и наполнил комнату жутким зловонием, притащив откуда-то целое ведро гнилых капустных кочерыжек, — неудивительно, что доктор и осматривать его не стал, просто развернулся и вышел прочь со словами: «Что за издевательство?!» Однажды Хармс в каком-то учреждении ошибся кабинетом и, когда ему указали на соседний, взял да и вышел в окно (на шестом-то этаже!) и перебрался куда надо по карнизу. А на вопрос, как зовут его маленькую чёрную собачку на паучьих лапках, отвечал что-нибудь вроде: «Чти память дня сражения при Фермопилах, сокращенно — Чти», а на другой день уже: «Выйди на минуточку в соседнюю комнату, я тебе что-то скажу, сокращенно — Скажу».

Да что там собачка! Он и собственную-то фамилию что ни день, то менял! Однажды на концерте в консерватории Даниил Иванович слушал-слушал музыку, а потом вдруг вынул из жилетного кармана изящный блокнот, карандаш и быстро-быстро принялся строчить записки, вырывая листы и передавая по рядам. В записках извещал, что отныне намерен именоваться Даниилом Ивановичем Шардам-Дуконом. Это в паспорте у него раз и навсегда (правда, карандашом и не слишком ровным почерком) к настоящей фамилии Ювачев было приписано «Хармс», а на двери квартиры, где он жил, всё время менялись таблички: то «Д. И. Хормс», то «Д. И. Ххоермс», то «Д. И. Чармс», то «Д. И. Гаарм». Когда управдом, у которого голова шла кругом от всей этой чехарды, потребовал объяснений, Даниил Иванович охотно объяснил: «Мой отец сказал мне, что пока я буду Хармс, меня будут преследовать несчастья».

Мы не пироги!

отец Иван Павлович

Отец Хармса, Иван Павлович Ювачев, был человек по-своему не менее замечательный, чем сын. Родившись в семье царского полотера, он пошёл на флот, дослужился до мичмана, потом вступил в «Народную волю», был судим и приговорён к смертной казни. Четыре года ждал смерти в одиночной камере Шлиссельбургской крепости, пока приговор не был заменён на 10 лет каторги. Отбыв наказание, он вернулся в Петербург, женился на родовой дворянке Колюбакиной и поступил на службу — инспектировал сберегательные кассы по российским губерниям, дома бывал редко и общался с семьей главным образом по переписке. Иван Павлович дружил с Львом Толстым и накануне Даниного рождения гостил в Ясной Поляне. Он позвонил жене оттуда по телефону и сквозь чудовищные помехи (такие уж в 1905 году были телефоны) прокричал: «Будь осторожнее, роды уже близко! Родится мальчик, назовем его Даниилом!» Жена что-то возражала, но Иван Павлович оборвал: «Никаких разговоров! Я сказал — Даниилом!» Интересно, что, как бы ни экспериментировал потом Даня с фамилией, имени и отчества своего он не стремился изменить. Взрослым он так чтил своего отца, что, когда тот заходил к нему в комнату, не смел при нём не то что курить (хотя в остальные моменты жизни не вынимал изо рта трубки) — даже сесть! И ещё любые папины изречения, даже не бог весть какие оригинальные, почтительно записывал в свой дневник. Например: «Не ищи глупого — сам найдётся, ищи мудрого — нигде не найдешь…» К старости Иван Павлович окончательно сделался чудаком. Высокий, бледный, худой как скелет, он отказывался есть что-либо, кроме тюри из хлеба с водой, бродил мрачный, страшный и угрюмый или садился за стол и часами что-то писал. Все, кроме Дани, считали, что он не в своем уме. Но когда Иван Павлович умер, оставшиеся после него рукописи забрали в Казанский собор — это оказались вполне достойные религиозные трактаты на темы вроде «Между миром и монастырём» и «Тайны Царства Небесного». Революцией в семье особенно не заинтересовались и, может, не заметили бы вообще, если б их квартиру на Надеждинской улице не уплотнили. В бывшую детскую вселились две женщины: мать и дочь. Старуха-мать вечно причитала за фанерной стенкой, а дочь кричала на неё, что та мочится в постель, и так год за годом. Семье Ювачевых остались две комнаты. В одной, узкой, длинной, поселился Даниил, благо его сестра Лиза быстро вышла замуж за коммуниста, разругалась на этой почве с семьей и больше на Надеждинской не появлялась. В другой комнате поселились родители. Впрочем, очень скоро там остался один отец — мать умерла, когда Даниилу было всего пятнадцать лет. Когда её отпевали, Иван Павлович заспорил о чем-то со священником, оба раздраженно кричали, стучали палками, трясли бородами.

Даниил в 7 лет

С десяти лет Даниил обучался в немецкой школе Петершуле, благодаря чему прекрасно знал немецкий и английский. А вот с высшим образованием у юноши не задалось — промучившись два года в Электротехникуме, он был оттуда отчислен «за отсутствием способностей». Впрочем, не расстроился и посвятил себя поэзии. До этих пор Даниил особым чудачеством не отличался. Ну разве что принёс однажды в Петершуле бог знает где раздобытую валторну и попытался на ней сыграть прямо посреди урока — но кто из мальчишек не шалит? Теперь же, двадцатилетним, Даниил вдруг назвался Хармсом (буквосочетание, над которым литературоведы тщетно ломают головы), принялся экстравагантно одеваться, дико шутить и даже обзавелся чем-то вроде тика: поминутно задерживал дыхание, словно старался справиться с икотой, а то вдруг подносил два указательных пальца к носу и притоптывал быстро-быстро правой ногой. В компании, с которой он теперь водился, все это выглядело совершенно уместным. Они называли себя то «Орденом заумников», то чинарями, то — несколько позже — обэриутами. Аббревиатура ОБЭРИУ приблизительно расшифровывалась как «Объединение реального искусства». Приблизительно — поскольку ни «Э», ни «У» не имели вообще никакого смысла. Обэриуты резвились как могли. Чего стоит хотя бы демонстрация по Петроградской стороне под лозунгами «Мы не пироги!» и «Шли ступеньки мимо кваса!». В Союзе писателей они объяснялись потом: «Мы же действительно не пироги!» 24 января 1928 года в Доме печати состоялся ставший знаменитым вечер обэриутов «Три левых часа». На самом деле представление продолжалось все восемь! Для начала на сцену выкатили шкаф, на крышке которого стоял собственной персоной Даниил Хармс, оттуда он прочёл свои — очень странные — стихи: «Из-под комода ехал всадник — Лицом красивый как молитва, — Он с малолетства был проказник, — Ему подруга бритва. — Числа не помня своего, — Держал он курицу в зубах. — Иван Матвеича свело, — Загнав печёнку меж рубах. — А Софья Павловна строга — Сидела, выставив затылок, — Оттуда выросли рога — И сто четырнадцать бутылок». Потом кто-то из этого шкафа выходил и тоже что-то такое читал из так называемой «зауми», а поэму «Домой в Заволчье» обэриуты скандировали хором.

Понятно, что их не печатали. Но сжалился Маршак: позвал обэриутов в Детскую редакцию «Лениздата», где выпускались детские книги и ещё журналы «Ёж» и «Чиж». «Меня интересует только чушь, только то, что не имеет никакого практического смысла», — честно предупреждал Хармс. Оказалось, именно это детям и нужно. «Как-то бабушка махнула, — И тотчас же паровоз — Детям подал и сказал: — Пейте кашу и сундук». Взрослых такое стихотворчество раздражало. Дети же не видели здесь ничего неестественного и легко запоминали наизусть. Два года обэриуты безмятежно спасались под благодатной сенью Детской редакции. Но в 1931-м случилось то, что не могло не случиться: их арестовали.

На допросах Хармс имел мужество валять дурака. Добровольно признался, что хотел сделать подкоп под Смольный. Зачем? А чтобы проверить, остались ли там институтки. Делал всякие фокусы с шариком: то глотал его, то вынимал из уха, а на вопрос следователя объяснил, что это — бомба. Впрочем, со стороны обвинения было продемонстрировано не меньше абсурда. Например, в деле фигурировали такие показания: «Группа Хармса — Введенского ставила себе задачей установление и распространение «зауми» как средства борьбы с Советской властью. Часто, желая поговорить о чём-либо серьезном, участники группы уходили все вместе в пивную под предлогом использования обеденного перерыва». Этим, собственно, обвинение и исчерпывалось, однако обэриутов приговорили к трём годам лагерей. Которые в последний момент были непонятно почему заменены ссылкой в любой город по выбору приговорённых — они выбрали Курск. Да и оттуда им через несколько месяцев разрешили вернуться домой. Чьё влиятельное заступничество спасло «Орден заумников», так и осталось загадкой.

Вернувшись, Хармс первым делом отправился к психиатру и обзавелся справкой, что страдает шизофренией, — на случай новых претензий со стороны властей. И снова его диковинно разодетая фигура замелькала в помещении Детской редакции «Лениздата». За пять последующих лет Хармс выпустил больше десяти детских поэтических сборников! Одно мешало окончательно записать его в классики детской литературы: Даниил Иванович утверждал, что детей терпеть не может. Он даже со своими друзьями-обэриутами вечно ругался, называя их отпрысков гнидами. И вообще заявлял: «Я точно знаю, что детей надо уничтожать. Конечно, это жестоко, но что-то же надо с ними делать! Я бы устроил в городе центральную яму и бросал туда детей. А чтобы из ямы не шла вонь разложения, её можно каждую неделю заливать негашёной известью». Впрочем, он говорил, что не любит не только детей, но ещё старух, стариков и вообще людей. «Я уважаю только молодых, здоровых и пышных женщин. К остальным представителям человечества я отношусь подозрительно».

Как ужасно быть женатым!

Женолюбие (а кое-кто утверждал, что скорее эротомания) Хармса не знало границ! Он загорался новой страстью по нескольку раз на дню и столь же часто разочаровывался. Однажды услышал, как его страстно обожаемая женщина художница Алиса Порет сделала неправильное ударение в слове, и страшно огорчился: «В моей записной книжке у вас были одни плюсы! Теперь я вынужден поставить вам минус». Любопытная Алиса, улучив момент, заглянула в эту записную книжку и убедилась: так Хармс и сделал! Самой глубокой и серьёзной его любовью была, пожалуй, первая жена — Эстер. Её семья в 1905 году убежала от погромов в Аргентину, потом перебралась во Францию, а накануне революции вернулась. Изысканная, прекрасно воспитанная, очень хорошенькая, Эстер в первый раз вышла замуж очень рано и уже в девятнадцать лет развелась с мужем — из-за Хармса. За семь лет, прожитых с Даниилом, она раз сто сбегала от него к родителям. Это был мучительный брак. Муж необычайно пылок и до распущенности смел, жена — холодна и чопорна. Хармс истерзался сомнениями: «По моим просьбам судьба свела меня с Эстер. Мне было дано избежать этого, но я стоял на своём. Я сам виноват. Куда делось ОБЭРИУ? Все пропало, как только Эстер вошла в меня. С тех пор я перестал как следует писать и ловил только со всех сторон несчастья. Эстер чужда мне, как рациональный ум. Что же, должен я развестись или нести свой крест?» В 1932 году они все-таки развелись. Но Эстер вздохнула свободно, только когда ещё через три года Даниил снова женился — на Марине Малич. И на радостях подружилась с Мариной. Хармс же никогда не переставал думать об Эстер и любить её. Однажды, когда они со второй женой переживали самые безденежные времена, Марина, которой уже совершенно нечего было носить, по случаю купила чудесные, элегантные туфли совсем задёшево, и Хармс воскликнул: «Какие красивые! Хорошо, что ты их купила, они очень подойдут Эстер!»

Правда, когда в 1937 году Эстер арестовали — забрали всю семью, так как мужем её сестры был троцкист Кибальчич — Хармс горевать не стал и возблагодарил судьбу за то, что успел развестись. Мол, он давно говорил, что Эстер несёт с собой несчастье.

Марина

Что же касается Марины, то он женился на ней как-то неожиданно. Дело было так: в своё время брошенная матерью, она с младенчества воспитывалась в семье тетки вместе со своей двоюродной сестрой Ольгой, которая была немного старше её. И сначала Хармс ухаживал именно за Ольгой, очень красивой, сдержанной, в чём-то похожей на Эстер. В семье предполагалось, что свадьба Даниила и Ольги — дело решённое. И тут он переключился на весёлую, живую, раскованную Марину. Однажды они просто пошли в загс и расписались, чем изрядно всех удивили. Когда Марина объявила об этом дома, Ольга молчала с каменным лицом. Но Марине было наплевать! Забрав с собой старую больную бабушку, она переехала к Хармсу (старушке поставили кровать в коридоре, и в квартире стало совсем тесно). Марина была живой и раскованной, под стать Хармсу. Целыми днями молодожёны шастали по своей комнате обнажёнными, смеялись, валяли дурака и думать не думали задергивать шторы, из-за чего жители дома напротив подняли целый скандал с привлечением дворника и управдома. Но и такая жена не могла удержать Хармса возле себя.

Со своей очередной возлюбленной Алисой Порет. Начало 1930-х

Это началось в первый же месяц супружеской жизни. Хармс повёл Марину на показ мод, и оказалось, что все модели знают его. Они так и вешались на Даниила, зазывали за кулисы, обнимали, садились к нему на колени — Марину всё это поразило самым неприятным образом, она даже плакала. Вскоре выяснилось, что Даниил патологически не способен хранить верность. Он не пропускал ни одной женщины, благо умел им нравиться. Бывало, что, возвращаясь домой, Марина обнаруживала комнату запертой изнутри, и муж говорил ей из-за двери: «Подожди 10 минут, я тут немного занят». А бывало, что выходил за хлебом и исчезал на несколько дней, а когда жена, опросив по цепочке знакомых, находила его у очередной любовницы, кричал на неё: мол, нечего за мной шпионить! Он умудрился завести роман с женой ближайшего друга — обэриута Введенского, и вышел безобразнейший скандал. Но и это был ещё не предел: в конце концов Хармс сошелся с Ольгой, сестрой Марины. Причем просил жену не говорить никому о том, что она всё знает, чтобы не расстроить Ольгу. «Марина лежит в жутком настроении. Я очень люблю её. Но как ужасно быть женатым», — записал Даниил в дневнике. В отчаянии Марина хотела даже покончить с собой, как Анна Каренина, и даже поехала в Детское Село, стояла над рельсами на мосту, пропуская поезд за поездом, но прыгнуть так и не решилась. В довершение всех бед в 1937 году Детская редакция «Лениздата» была разгромлена, Маршак сбежал в Москву, и Хармсу стало негде печататься. Очень скоро и есть стало нечего. Как-то раз Марина весь день пролежала на диване слабая от голода, а вечером пришел Даня и молча положил ей в рот кусочек сахара, невесть где раздобытого. Он уговаривал её уйти в лес, бросив всё, взяв с собой только Библию, жаловался, что ему страшно. Марина плакала и говорила, что уйти они не могут, потому что какой может быть лес, если у них даже нет валенок.

В комнате Хармса Марина играет на фисгармонии

Зато именно в эти четыре года, прожитых на хлебе и воде, Хармс писал больше, чем когда-либо. «У меня срочная работа. Я дома, но никого не принимаю. И даже не разговариваю через дверь. Я работаю каждый день до 7 часов». При этом «срочную работу» никто и не думал печатать! Хармс работал на свою будущую славу, которая в итоге настигла его лишь после смерти. Он писал свои «случаи» — ни на что не похожие абсурдистские рассказы. Вот хотя бы «Сундук»: «Человек с тонкой шеей забрался в сундук, закрыл за собой крышку и начал задыхаться». Далее идёт описание мук этого задыхающегося человека, при этом он думает: «Я увижу борьбу жизни и смерти. Жизнь знает способ своей победы: для этого жизни надо заставить мои руки открыть крышку сундука. Посмотрим, кто кого». А потом все вдруг делается хорошо, сундук сам собой куда-то исчезает, человек оказывается на полу и говорит: «Значит, жизнь победила смерть неизвестным для меня способом». Или вот анекдот из жизни Пушкина: «Когда Пушкин сломал себе ноги, то стал передвигаться на колесах. Друзья любили дразнить Пушкина и хватали его за эти колеса. Пушкин злился и писал про друзей ругательные стихи. Эти стихи он называл «эрпигармами». Те анекдоты о русских писателях, которые Хармс действительно сочинил сам, от тех, что ему только приписывают, отличались меньшей долей иронии и большей — чистого абсурда. Он как никто умел передать фантасмагоричность и абсурдность самой жизни. Хотя многим читателям его творчество представляется забавной, но бессмысленной игрой. Сам же Даниил Иванович и не надеялся понравиться всем. Говорил: «Есть несколько сортов смеха. Есть средний сорт смеха, когда смеется весь зал, но не в полную силу. Есть сильный сорт, когда смеется только часть зала, но уже в полную силу, а другая часть молчит. Первый сорт смеха требует эстрадная комиссия от эстрадного актера, но второй сорт смеха лучше. Скоты не должны смеяться».

Письмо Хармса Введенскому с автошаржем, иллюстрирующим манеру одеваться

За своё высокомерие он в конце концов и поплатился. Ну не желал Хармс изменять излюбленному стилю жизни и даже по случаю войны не стал вносить коррективы хотя бы в манеру одеваться! А подозрительные граждане всё чаще и чаще принимали его за шпиона. «Даниил Иванович, да оставьте вы хоть на время свои штучки!» — увещевали его в ленинградской писательской организации, где уже раз десять приходилось удостоверять его личность. «С какой стати?» — изумлялся Хармс.

«Даня уехал к Николаю Макаровичу, — написала в конце августа 1941 года Марина своим друзьям. — Я осталась одна, без работы, без денег. Что со мной будет, я не знаю, но знаю только, что жизнь для меня кончена с его отъездом». «Отъезд к Николаю Макаровичу» — это был всем понятный шифр, означавший арест. Хармса арестовали за пораженческие настроения и потенциальную неблагонадежность (и в этом слышится что-то сродни хармсовскому «Калугина сложили пополам и выкинули его как сор»). Тюремные врачи признали его невменяемым, что позволило избежать лагеря, но принудительное лечение в специальной психиатрической больнице было немногим лучше. Даниил Иванович умер 2 февраля 1942 года, вероятно от голода.

А вот Маринина жизнь, как оказалось, совсем не была кончена, мало того, её ещё ожидали невероятные приключения! Несмотря на арест Хармса, её вместе с женами других, благонадежных, писателей вывезли из блокадного Ленинграда на Кавказ. Там она попала под оккупацию, была увезена в Германию и служила в кухарках у одной свирепой фрау. После освобождения, чтобы не возвращаться в Россию, выдала себя за француженку и попала в Париж, где встретила свою непутевую мать. У той был молодой муж, Михаил Вышеславцев, Марина его у матери отбила и родила ему сына Дмитрия. Потом уехала в Южную Америку, где бросила Вышеславцева и снова вышла замуж за представителя знаменитой русской фамилии Дурново, работавшего в Венесуэле таксистом. Чем в очередной раз доказала: изображая мир абсурдным и алогичным, Хармс в общем-то не сильно преувеличивал…

Ирина Стрельникова

#Совсем_Другой_Город #экскурсии_по_Москве

Хармс, Даниил Иванович — Википедия

В Википедии есть статьи о других людях с фамилией Ювачёв.

Даниил Хармс

Имя при рождении	Даниил Иванович Ювачёв
Псевдонимы	Хармс и Daniil Charms
Дата рождения	17 (30) декабря 1905^[1]^[2]^[3]
Место рождения
Дата смерти	2 февраля 1942(1942-02-02)^[1]^[2]^[…](36 лет)
Место смерти
Гражданство (подданство)
Род деятельности	Поэт, писатель, драматург, прозаик
Годы творчества	1925—1941
Направление	модернизм, заумь, бессмыслица, алогизм, гротеск, чёрный юмор, абсурд
Жанр	стихотворение, проза, драма, трактат
Язык произведений	русский
© Произведения этого автора несвободны
Медиафайлы на Викискладе
Цитаты в Викицитатнике

Дании́л Ива́нович Хармс (настоящая фамилия Ювачёв; 17 [30] декабря 1905^[1]^[2]^[3], Санкт-Петербург^[1] — 2 февраля 1942(1942-02-02)^[1]^[2]^[…], Ленинград) — русский, советский писатель, поэт и драматург. Участник объединения ОБЭРИУ.

Ранние годы[править | править код]

Даниил Ювачёв родился 17 (30) декабря 1905 года (сам же Даниил Иванович считал днём своего рождения 1 января^[6]) в Санкт-Петербурге в семье Ивана Павловича Ювачёва (1860—1940) и Надежды Ивановны Ювачёвой (Колюбакиной) (1869—1929). И. П. Ювачёв был революционером-народовольцем, сосланным на Сахалин и ставшим духовным писателем. Отец Хармса был знаком с А. П. Чеховым, Л. Н. Толстым, М. А. Волошиным и Н. А. Морозовым^[7].

В 1915—1918 (по другим данным, в 1917—1918^[8]) годах Даниил Ювачёв обучался в средней школе (Realschule), входившей в состав Главного немецкого училища Святого Петра (Петришуле), в 1922—1924 годах — во 2-й Детскосельской единой трудовой школе, с 1924 года — в Первом ленинградском электротехникуме (сегодня — Санкт-Петербургский энергетический техникум^[9]) (отчислен в феврале 1926 года)^[10].

Начало литературной деятельности[править | править код]

Примерно в 1921—1922 году Даниил Ювачёв выбирает себе псевдоним «Хармс». Исследователи выдвинули несколько версий его происхождения, находя истоки в английском, немецком, французском языках, иврите, санскрите^[11]. Нужно отметить, что в рукописях писателя встречается около сорока псевдонимов (Ххармс, Хаармсъ, Дандан, Чармс, Карл Иванович Шустерлинг и другие)^[12]. При подаче заявления для вступления во Всероссийский Союз Поэтов 9 октября 1925 года Хармс так отвечает на вопросы анкеты:

1. Фамилия, имя, отчество:	"Даниил Иванович Ювачёв-Хармс"
2. Литературный псевдоним:	"Нет, пишу Хармс"^[13]

В 1924—1926 годах Хармс начинает участвовать в литературной жизни Ленинграда: выступает с чтением своих и чужих стихов в различных залах, вступает в «Орден заумников DSO», организованный Александром Туфановым. В марте 1926 года становится членом Ленинградского отделения Всероссийского союза поэтов (исключён за неуплату членских взносов в марте 1929 года)^[10]. Для этого периода характерно обращение Хармса к «заумному» творчеству, которое произошло под влиянием работ Велимира Хлебникова, Алексея Кручёных, Александра Туфанова, Казимира Малевича.

В 1925 году Хармс познакомился с участниками поэтическо-философского кружка «чинарей», куда входили Александр Введенский, Леонид Липавский, Яков Друскин и другие. С 1926 года Хармс активно пытается объединить силы «левых» писателей и художников Ленинграда. В 1926—1927 годы он организует несколько литературных объединений («Левый фланг», «Академия левых классиков»). Осенью 1927 года группа писателей во главе с Хармсом получает окончательное название — ОБЭРИУ («Объединение реального искусства»). В ОБЭРИУ вошли Даниил Хармс, Александр Введенский, Николай Заболоцкий, Константин Вагинов, Игорь Бахтерев, Борис (Дойвбер) Левин, Климентий Минц и другие. Самой яркой страницей существования ОБЭРИУ стал вечер «Три левых часа», состоявшийся 24 января 1928 года. На этом театрализованном представлении обэриуты читали свои произведения, была поставлена пьеса Хармса «Елизавета Бам»^[10].

Детская литература[править | править код]

В конце 1927 года Самуил Маршак, Николай Олейников и Борис Житков привлекают членов ОБЭРИУ к работе в детской литературе. С конца 1920-х по конец 1930-х годов Хармс активно сотрудничал с детскими журналами «Ёж», «Чиж», «Сверчок», «Октябрята», где публиковались его стихи, рассказы, подписи к рисункам, шуточные рекламы и головоломки^[14]. В отличие, например, от Александра Введенского, Хармс очень ответственно подходил к работе в детской литературе, которая была для него постоянным и почти единственным источником дохода. Как заметил исследователь русского авангарда, друг обэриутов Н. И. Харджиев,

Введенский халтурил в детской литературе: ужасные книжки писал, хороших было очень мало… А Хармс, кажется, написал всего шесть детских книг и очень хороших — он не любил этого, но не мог писать плохо^[15].

В период с 1928 по 1931 годы вышло 9 иллюстрированных книжек стихов и рассказов для детей — «Озорная пробка» (запрещена цензурой в период с 1951 по 1961 годы^[16]), «О том, как Колька Панкин летал в Бразилию, а Петька Ершов ничему не верил», «Театр», «Во-первых и во-вторых», «Иван Иваныч Самовар», «О том, как старушка чернила покупала» (отнесена к числу книг, «не рекомендуемых для массовых библиотек»^[16]), «Игра», «О том, как папа застрелил мне хорька», «Миллион». В 1937 году вышла книга Вильгельма Буша «Плих и Плюх» в переводе Хармса. В 1940 году вышла книга Хармса «Лиса и заяц», а в 1944 году отдельным изданием, но анонимно, было выпущено стихотворение «Удивительная кошка»^[16]. Также при жизни писателя выходили отдельные издания написанного совместно с С. Маршаком стихотворения «Весёлые чижи» и книги «Рассказы в картинках», текст которой написан Хармсом, Ниной Гернет и Натальей Дилакторской.

Первый арест[править | править код]

Даниил Иванович Хармс, 1932 год

В декабре 1931 года Хармс, Введенский, Бахтерев были арестованы по обвинению в участии в «антисоветской группе писателей», причём поводом для ареста стала их работа в детской литературе, а не шумные эпатирующие выступления обэриутов. Хармс был приговорён коллегией ОГПУ к трём годам исправительных лагерей 21 марта 1932 года (в тексте приговора употреблён термин «концлагерь»)^{[К 1]}. В итоге 23 мая 1932 года приговор был заменён высылкой («минус 12»), и поэт отправился в Курск, где уже находился высланный Александр Введенский.

Дом № 16 по ул. Уфимцева (бывшая ул. Первышевская) в Курске

Хармс приехал в Курск 13 июля 1932 года и поселился в доме № 16 на Первышевской улице (сейчас улица Уфимцева). В Ленинград Хармс вернулся 12 октября 1932 года^[10].

1930-е годы[править | править код]

После возвращения из ссылки в жизни Хармса наступает новый период: публичные выступления ОБЭРИУ прекращаются, снижается количество выходящих детских книг писателя, его материальное положение становится очень тяжёлым. В творчестве Хармса намечается переход от поэзии к прозе. Ж.-Ф. Жаккар выделил в творчестве писателя два крупных периода, разделенных глубоким мировоззренческим кризисом 1932—1933 годов: первый период (1925 — начало 1930-х годов) — метафизическо-поэтический, связанный с утопическим проектом творения мира с помощью поэтического слова, второй (1933—1941 годы) — прозаический, выражающий несостоятельность метафизического проекта, распад образа мира и самого литературного языка^[18].

Осознавая, что ему не удастся издать ничего, кроме произведений для детей, Хармс тем не менее не прекращает писать. В 1930-е годы он создаёт свои главные произведения — цикл рассказов «Случаи», повесть «Старуха», а также огромное количество небольших рассказов, стихотворений, сценок в прозе и стихах.

Летом 1934 года Хармс женился на Марине Малич. Он продолжает общаться с Александром Введенским, Леонидом Липавским, Яковом Друскиным, вместе с которыми составляет дружеский круг «чинарей». Они встречались несколько раз в месяц, чтобы обсудить недавно написанные произведения, различные философские вопросы^[19]. Составить представление об этих встречах можно по «Разговорам» Леонида Липавского, которые представляют собой запись бесед Д. Хармса, А. Введенского, Н. Олейникова, Я. Друскина, Т. Мейер, Л. Липавского середины 1930-х годов^[20]. В конце 1930-х годов Хармс был также дружен с молодым искусствоведом и начинающим писателем Всеволодом Петровым, который в своих воспоминаниях называет себя «последним другом Хармса».

Второй арест и смерть[править | править код]

23 августа 1941 года Хармс арестован за распространение в своём окружении «клеветнических и пораженческих настроений». В постановлении на арест приводятся слова Хармса, которые, по мнению А. Кобринского^[21], были переписаны из текста доноса:

Советский Союз проиграл войну в первый же день, Ленинград теперь либо будет осаждён или умрёт голодной смертью, либо разбомбят, не оставив камня на камне… Если же мне дадут мобилизационный листок, я дам в морду командиру, пусть меня расстреляют; но форму я не одену [sic] и в советских войсках служить не буду, не желаю быть таким дерьмом. Если меня заставят стрелять из пулемёта с чердаков во время уличных боёв с немцами, то я буду стрелять не в немцев, а в них из этого же пулемёта.

О предчувствиях Хармса свидетельствуют также его слова, приведённые в блокадном дневнике художника и поэта Павла Зальцмана:

В один из первых дней я случайно встретился у Глебовой с Хармсом. Он был в бриджах, с толстой палкой. Они сидели вместе с женой, жена его была молодая и недурна собой. Ещё не было тревог, но, хорошо зная о судьбе Амстердама^[23], мы представляли себе всё, что было бы возможно. Он говорил, что ожидал и знал о дне начала войны и что условился с женой о том, что по известному его телеграфному слову она должна выехать в Москву. Что-то изменило их планы, и он, не желая расставаться с ней, приехал в Ленинград. Уходя, он определил свои ожидания: это было то, что преследовало всех: «Мы будем уползать без ног, держась за горящие стены». Кто-то из нас, может быть, жена его, а может, и я, смеясь, заметил, что достаточно лишиться ног для того, чтоб было плохо ползти, хватаясь и за целые стены. Или сгореть с неотрезанными ногами. Когда мы пожимали друг другу руки, он сказал: «Может быть, даст Бог, мы и увидимся». Я внимательно слушал все эти подтверждения общих мыслей и моих тоже.

Чтобы избежать расстрела, писатель симулировал^[25]сумасшествие; военный трибунал определил «по тяжести совершённого преступления» содержать Хармса в психиатрической больнице. Даниил Хармс умер 2 февраля 1942 года во время блокады Ленинграда, в наиболее тяжёлый по количеству голодных смертей месяц, в отделении психиатрии больницы тюрьмы «Кресты» (Санкт-Петербург, Арсенальная улица, дом 9).

Жене Хармса Марине Малич было поначалу ложно сообщено, что он вывезен в Новосибирск^[26].

25 июля 1960 года по ходатайству сестры Хармса Е. И. Грициной Генеральная прокуратура признала его невиновным и он был реабилитирован^[27]. Наиболее вероятное место захоронения — Пискарёвское кладбище^[28] (могила № 9 или № 23)^[29].

Личная жизнь[править | править код]

5 марта 1928 года Хармс женился на Эстер Александровне Русаковой (урождённой Иоселевич; 1909—1943), родившейся в Марселе в семье эмигранта из Таганрога А. И. Иоселевича. Ей посвящены многие произведения писателя, написанные с 1925 по 1932 год, а также многочисленные дневниковые записи, свидетельствовавшие об их непростых отношениях. В 1932 году они развелись.
Эстер Русакова была арестована вместе с семьёй в 1936 году по обвинению в троцкистских симпатиях и осуждена на 5 лет лагерей на Колыме^[30], где погибла в 1938 году (по официальным сведениям умерла в 1943 году)^[31]. Её брат, осуждённый одновременно с ней, — композитор Поль Марсель (Павел Русаков-Иоселевич; 1908—1973), автор эстрадного шлягера «Дружба» (Когда простым и нежным взором…, 1934) на слова Андрея Шмульяна, входившего в репертуар Вадима Козина и Клавдии Шульженко. Её сестра Блюма Иоселевич (Любовь Русакова) стала женой революционера Виктора Кибальчича.
16 июля 1934 года Хармс женился на Марине Владимировне Малич (1912—2002), с которой жил до своего ареста в 1941 году. Второй жене писатель также посвятил ряд произведений. После гибели Хармса Марина Малич эвакуировалась из Ленинграда на Кавказ, где попала под немецкую оккупацию и была вывезена в Германию как остарбайтер; после окончания Второй мировой войны жила в Германии, Франции, Венесуэле, США^[32]. В середине 1990-х годов литературовед В. Глоцер разыскал М. Малич и записал её воспоминания, которые вышли в виде книги^[33].

Архив Даниила Хармса[править | править код]

В отличие от архивов Введенского, Олейникова (сохранившихся лишь частично), архив Хармса был сохранён. Спасти архив удалось благодаря усилиям Якова Друскина, который в 1942 году вместе с Мариной Малич собрал рукописи в чемодан и вынес их из пострадавшего от бомбёжки дома писателя. В. Глоцер так описал архив писателя:

С 1928 года Д. Хармс … даже не перепечатывает на машинке свои рукописи — за ненадобностью. И с этих пор все его рукописи … — это в полном смысле слова рукописи, автографы. Хармс писал либо на отдельных листах и листочках бумаги (гладкой, или вырванных из гроссбуха или из блокнота, или тетрадных, или на обороте кладбищенских бланков, счетов «прачешного заведения», таблиц крепёжных деталей и точечных винтов, обороте печатных нот, страничках из блокнота сотрудника журнала «Гигиена и здоровье рабочей и крестьянской семьи» и т. п.), либо — в тетрадях (школьных или общих), в гроссбухах, в блокнотах и совсем редко — в разного рода самодельных книжках («Голубая тетрадь» и прочее)^[34].

Яков Друскин передал основную часть архива в Рукописный отдел Государственной публичной библиотеки им. М. Е. Салтыкова-Щедрина (ныне — Российская национальная библиотека, Ф. 1232), другая часть поступила в Рукописный отдел Института русской литературы (Пушкинский Дом).

Прижизненные издания[править | править код]

При жизни Хармса было опубликовано всего два его «взрослых» стихотворения. Первая публикация состоялась в 1926 году, после вступления Хармса в Союз поэтов: в альманахе Союза было напечатано стихотворение «Чинарь-взиральник (случай на железной дороге)». В 1927 году в альманахе «Костёр» был опубликован «Стих Петра-Яшкина-Коммуниста». Слово «Коммуниста» из названия было выброшено цензурой^[35]. Ряд проектов по изданию сборников произведений обэриутов не был осуществлён^[36].

Произведения для детей публиковались в детских журналах и выходили отдельными изданиями.

Публикации 1960—2000-х годов[править | править код]

В 1965 году в ленинградском выпуске сборника «День поэзии» опубликованы два стихотворения Хармса, что стало началом публикации «взрослых» произведений Хармса в СССР и за рубежом. С конца 1960-х годов в периодической печати СССР публикуются некоторые «взрослые» произведения Хармса, которые преподносятся как юмористические^[36]. Так, например, в сборнике «Клуб 12 стульев» (произведения, опубликованные на одноимённой юмористической странице «Литературной газеты») были напечатаны рассказы Хармса «Сказка», «Тюк» и «Анекдоты из жизни Пушкина». Публикации предшествует предисловие Виктора Шкловского «О цветных снах. Слово о Данииле Хармсе».^[37]

Куда большее количество текстов Хармса и других обэриутов начинает в этот период обращаться в самиздате. Отдельные издания произведений писателя впервые появились за границей в 1970-е годы. В 1974 году американский славист Джордж Гибиан подготовил к выходу книгу «Даниил Хармс. Избранное», которая содержала в себе рассказы, стихотворения, повесть «Старуха», пьесу «Елизавета Бам», а также произведения для детей. Другое издание предприняли Михаил Мейлах и Владимир Эрль, выпустив четыре тома «Собрания произведений» из задумывавшихся девяти в 1978—1988 годы в Бремене.

Первое советское издание «взрослых» произведений «Полёт в небеса» вышло только в 1988 году в издательстве «Советский писатель». Наиболее полным (однако критикуемым за ошибки в расшифровки рукописей^[38]) изданием на данный момент является 6-томное «Полное собрание сочинений», публиковавшееся во второй половине 1990-х годов в издательстве «Академический проект» Валерием Сажиным.

В настоящее время в репертуаре ряда издательств постоянно присутствуют сборники и собрания сочинений Хармса, которые переиздаются из года в год^[36].

Процессы осмысления творчества Хармса и его влияния на отечественную литературу, как на неофициальную советского времени, так и на последующую российскую, начинаются лишь в последней трети XX века. После того, как в начале 1970-х годов, бывшие участники ленинградской литературной группы «Хеленукты» получают доступ к наследию Хармса и других обэриутов, поэтика ОБЭРИУ тем или иным образом влияет на творчество Алексея Хвостенко, Владимира Эрля, а также Анри Волохонского, не входившего в группу.

Несмотря на то, что Хармс практически не рассматривался в ракурсе постмодернистского прочтения, исследователи прослеживают влияние Хармса на русский рок (Борис Гребенщиков, Анатолий Гуницкий, Вячеслав Бутусов, НОМ, «Умка и Броневик»), на современную русскую сказку (Юрий Коваль), российский литературный постмодерн (Виктор Пелевин^[39]), кинодраматургию («Эпитафия гипсовой пионерке в манере Даниила Хармса»), им ещё предстоит изучить то влияние, которое творчество Хармса оказало на современные литературу и искусство.

22 декабря 2005 года в Санкт-Петербурге, на доме 11 по улице Маяковского, в котором жил Хармс, к столетию писателя была открыта мемориальная доска работы Вячеслава Бухаева. Композиция состоит из мраморного рельефного портрета, полочки для цветов и тюремного натюрморта; на доске выбита строчка из стихотворения Хармса «Из дома вышел человек»; надпись гласит: «Здесь жил в 1925—1941 писатель Даниил Хармс»^[40].

Именем Даниила Хармса названы астероид (6766) Хармс, открытый астрономом Людмилой Карачкиной в Крымской Астрофизической Обсерватории 20 октября 1982 года, улица в Красногвардейском районе Санкт-Петербурга^[41], премия в области литературы и искусства^[42].

Избранные издания^[45]

Хармс Д. Собрание произведений: Кн. 1—4 / Под редакцией М. Мейлаха и Вл. Эрля. — Bremen: K-Presse, 1978—1988.
Хармс Д. Полёт в небеса: Стихи. Проза. Драмы. Письма / Вступительная статья, составление, подготовка текста и примечания А. А. Александрова; Художник Л. Яценко. — Л.: Советский писатель, 1988. — 558 с. — (Наследие). — 50 000 экз.
Хармс Д. Старуха: Рассказы. Сцены. Повесть / Составитель В. Глоцер; Художник Л. Тишков. — М.: Юнона, 1991. — 126 с. — 125 000 экз.
Хармс Д. Меня называют капуцином. Некоторые произведения Даниила Ивановича Хармса / Художники Г. Мурышкин, С. Георгиева, М. Мурышкина; Составление и подготовка текстов А. Герасимова. — М.: Каравенто, Пикмент, 1993. — 352 с.
«Мне дилетанту все достижения сих режиссёров кажется убожеством». Из записных книжек Хармса / Публикация, вступительная статья и комментарии Ю. Гирбы // Мнемозина. Документы и факты из истории русского театра XX века / Редактор-составитель В. В. Иванов. — М.: ГИТИС, 1996. — С. 111—123.
Хармс Д. Полное собрание сочинений: В 3-х томах / Под общей редакцией В. Н. Сажина. — СПб.: Академический проект, 1997. — 5000 экз.
Хармс Д. Полное собрание сочинений. Т. 4. Неизданный Д. Хармс. Трактаты и статьи. Письма. Дополнения к т. 1-3 / Составления и примечания В. Н. Сажина. — СПб.: Академический проект, 2001. — 319 с. — 3500 экз.
Хармс Д. Полное собрание сочинений. Записные книжки. Дневник: В 2-х книгах / Подготовка текста Ж.-Ф. Жаккара и В. Н. Сажина. — СПб.: Академический проект, 2002. — 3000 экз.
Хармс Д. Цирк Шардам: Сборник / Составление, подготовка текста, предисловие, примечания и общая редакция В. Н. Сажина. — СПб.: Кристалл, 1999. — (Библиотека мировой литературы). — 10 000 экз.
Хармс Д. Дней катыбр: Избранные стихотворения. Поэмы. Драматические произведения / Составление, вступительная статья и примечания М. Мейлаха; Подготовка текста М. Мейлаха и Вл. Эрля; Подготовка текста «Елизаветы Бам» Вл. Эрля. — М.: Кайенна, Гилея, 1999. — 638 с. — (Правительство поэтов). — 3000 экз.
Хармс Д. Даниил Хармс: Сборник / Вступительная статья В. Глоцера. — М.: Эксмо, 2003. — 493 с. — (Антология сатиры и юмора России XX века; Т. 23). — 10 000 экз.
Хармс Д. Малое собрание сочинений / Составление, вступительная статья и комментарии В. Сажина. — СПб.: Азбука-классика, 2003. — 863 с. — (Азбука-классика). — 7000 экз.
Хармс Д. Случаи и вещи / Составление и примечания А. Дмитренко и В. Эрля; Подготовка текстов В. Эрля; Иллюстрации Ю. Штапакова. — СПб.: Вита Нова, 2004. — 494 с. — (Рукописи). — 1500 экз.
Хармс Д. Цифры времени. Юбилейный Хармс-календарь: К 100-летию со дня рождения Даниила Хармса (1905—2005) / Составитель авторских текстов, цитат и фрагментов дневников с предоставлением фотографий и книг писателя Валерий Сажин. — М.: Самолёт, 2005. — 368 с.
Хармс Д. О женщинах и о себе: Дневниковые записи, стихи, проза. — М.: Альта-Принт, 2006. — 319 с. — (Фаллософические памятники). — 5000 экз.
Рисунки Хармса / Составитель Ю. С. Александров. — СПб.: Издательство Ивана Лимбаха, 2006. — 336 с.
Хармс Д. Стихотворения. Драматические произведения / Вступительная статья, составление, подготовка текста и примечания В. Н. Сажина. — СПб.: Академический проект, ДНК, 2007. — 440 с. — (Новая библиотека поэта. Малая серия). — 1000 экз.

Фильмы с участием Хармса[править | править код]

Экранизации произведений[править | править код]

1972 — «Весёлая карусель» выпуск № 4 «Весёлый старичок» — советский короткометражный рисованный мультфильм, созданный режиссёром Анатолием Петровым. Третий из трёх сюжетов мультипликационного альманаха.
1981 — «Однажды утром» (мультфильм), режиссёр Инесса Ковалевская
1984 — «Плюх и Плих», кукольный мультфильм по мотивам книги Вильгельма Буша «Плих и Плюх» в переводе Хармса, режиссёр Натан Лернер
1985 — «Переменка № 4», мультсборник: сюжет «Врун», режиссёр Алексей Туркус
1987 — «Случай Хармса», сюрреалистическая кинопритча, режиссёр Слободан Пешич
1987 — «Самовар Иван Иваныч», мультфильм по мотивам стихотворений Хармса для детей
1989 — «Клоунада», трагикомедия абсурда по мотивам произведений Хармса, режиссёр Дмитрий Фролов
1989 — «Путешествие», мультфильм по мотивам рассказа для детей «Во-первых и во-вторых»
1990 — «Случай», мультфильм по мотивам трёх миниатюр Д.Хармса на темы городской жизни 1930-х годов, режиссёр Алексей Туркус
1990 — «Тюк!», мультфильм творческого объединения «Экран» по мотивам рассказов М.Зощенко и Д.Хармса
1990 — «Весёлая карусель» выпуск № 21 «Однажды» — второй из двух сюжетов мультипликационного альманаха.
1991 — «Стару-ха-рмса», экранизация повести «Старуха», режиссёр Вадим Гемс
1991 — «Сказка», эк

Анекдоты из жизни пушкина даниил хармс

rrulibs.com : Юмор : Юмористическая проза : Анекдоты из жизни Пушкина : Даниил Хармс : читать онлайн : читать бесплатно